И тут она услышала высокий, срывающийся голос матери. Она стояла в двери легкая, ломкая, смотрела на лежащего отца и без слов кричала пронзительно и обреченно. Потом кинулась к бородатому мужику, который теперь уже молча бил ногами неподвижное тело. Тот отпрянул в сторону. Мать шла на него бледная и решительная. Бородатый длинно выругался. От двери тотчас качнулась широкая тень — бандит с маузером. В два шага он оказался около матери, взмахнул рукой. Мать, слабо охнув, медленно опустилась на пол рядом с отцом.
Зинка увидела, как от головы матери медленно стала растекаться темная лужица, подбираясь к ней, под топчан. Она хотела отодвинуться от нее, но не пускала стенка, и Зинка замерла, в ужасе глядя на живой ручеек, зная, что закричит, когда он коснется ее голой ноги.
Бандиты еще топтались в комнате. Главный что-то кричал, размахивал наганом, его тщедушное тело тряслось от ярости. Заметив зыбку, в которой заходился криком Николка, он бросился туда. Мелькнула подушка и упала камнем.
На мгновение наступила тишина. Мужик молча отошел от зыбки и уставился на верзилу, который, не выдержав, отвел глаза в сторону.
— Не видишь, помоги! — крикнул мужик, снова накаляясь, и махнул рукой в сторону Пастухова, который тихо стонал, навалившись грудью на стол. — Успел-таки, гадюка! В живот, говоришь? С такой раной, пожалуй, не вытянуть…
— Не оставляйте, — выдавил Пастухов.
— Ладно, помолчи, поручик. Кеша потащит, успеем его в расход. Если бы не ты, продал бы он нас совсем… А теперь двигаем.
— Барахла не брать, не за тем пришли! — снова прикрикнул он на верзилу, который оценивающим взглядом озирал скудную обстановку.
Бандиты пошли. В дверях, как будто что-то вспомнив, Кеша обернулся и встретился глазами с Зинкой, которая в этот миг выставила голову из-под топчана. Кеша запнулся, поспешно отвел глаза и, секунду помешкав, шагнул через порог. Зинка слышала, как внизу захлопала дверь, а некоторое время спустя, когда под окном на улице стихли голоса, снова раздались выстрелы. Потом опять заходили двери и лестница заскрипела под множеством торопящихся ног.
Нифонтов силой вытащил Зинку из-под топчана, предварительно распорядившись, чтобы закрыли простынями тела начальника милиции и его жены.
За рассказом Зинаида Михайловна не заметила, как пробежало время. Несколько раз в комнату заглядывали, но торопились закрыть дверь, увидев выражение лиц собеседников.
— Ну, вот и вся история, — вздохнул Нифонтов. — Тяжелая она, верно. Но я так понимаю, — не зря погибли твои. Я тогда, как услышал пальбу в милиции, кой-кого прихватил и сюда. Здорового того, с маузером, сразу подстрелили — хорошая мишень была, а главный ихний — до последней пули стрелял. Чуть не убежал, но Кеша его сам скрутил. Наверно, чтобы жизнь себе заработать.
— А Пастухов?
— Мертвым нашли. И не Пастухов он был, а какой-то на «овский», то ли Доровский, то ли Дубовский, не припомню. При отступлении документы замученного красноармейца взял. Предусмотрел, словом. А сам офицер колчаковский. Надеялся изнутри пакостить, народ бунтовать. Бородатый тот, главарь ихний, на допросе ясно изложил: хотел, мол, с помощью уголовщины людей запугать, а потом восстание поднять, Советы вырезать. Мог бы, наверно, много дел наделать… На другой день к нам из Мариинска подмога пришла, всех контриков и бандюг подмели, оружия много изъяли. Порадовался бы Михаил Иванович.
В голосе Нифонтова прозвучали и сожаление о погибшем, и гордость за него.
— За честь посчитал бы умереть, как твой отец. И не думай, что это громкие слова. Я их завтра скажу у обелиска. Не слезьми исходить надо на такой могиле. Нужно, чтобы селяне помнили Михаила, а значит и вообще таких, как он, погибших за наш сегодняшний день. Для того и обелиск соорудили. Чем дольше и лучше живем, тем должно быть дороже прошлое.
Нифонтов под конец разволновался и, сутуля широкие плечи, зашагал тю кабинету.
Уходила Зинаида Михайловна, к своему удивлению, спокойной, как будто даже умиротворенной рассказом Нифонтова. Он не провожал ее: у дверей кабинета уже толпились посетители. И она была отчасти рада этому. Хотелось побыть одной, продумать и прочувствовать услышанное. Она медленно шла по широкому тротуару улицы, по которой полвека назад ходили отец и мать и мог бы бегать брат Николка. Но воспоминания о них теперь почему-то не давили на сердце. Зинаида Михайловна глянула в конец улицы, Где-то там, на поляне, в память о ее отце, честно выполнившем свой долг перед Родиной, воздвигнут обелиск со звездой.