Глава 1
Когда привычный мир рушится, невозможно поверить, что однажды всё наладится. Человеку свойственно цепляться за прошлое и всеми силами стараться оставить всё как было, я это знала по себе. Сколько раз мама говорила, не отваживай сватов, в девках останешься. А я всё носом вертела: то кривой, то рябой, то вообще не с нашей деревни. Родные только руками разводили, а правда была в том, что я замуж не хотела. Зачем? Семья у нас была большая, дружная, крепкая, и трудиться любили и праздники весело праздновали, и в беде не бросали. Дедушка с отцом во мне души не чаяли, братья любому, за малую слезинку были готовы голову оторвать. Бабушка утешала расстроенную мать мол не бери в голову, ей только пятнадцать. Погодите пару годков сама замуж запросится.
Но когда приходит война, перемены неизбежны. Отец и братья ушли на фронт и сгинули в первую же зиму. Бабушка такого не пережила. Остался дед, глава семьи, мама да мы с сестрёнкой. Но беда никогда не приходит одна. Хоть солдаты и отбросили кочевые племена дамратов к границам королевства, отступая те жгли всё на своём пути. Деревню нашу минуло, жили мы в глуши, но дальние поля и пастбища погорели, ни урожая зерна ни сена запасти не удалось и новой зимой много скотины пало от голода. Люди перебивались рыбой, благо в реке её полно, и теми немногими запасами, что остались с лета. Кто из мужиков остался, в лес на промысел ушли. А потом грянул мор. Говорили, тоже дамраты с собой принесли. Странная болезнь косила в основном стариков да маленьких деток. Дедушки тоже не стало, он очень старенький был, а мама слегла от горя по младшей дочке. Сестрёнка солнышком была. Чистая, светлая, радостная и голос как колокольчик…. ей и пяти лет не исполнилось.
Спрятав горе, я взвалила заботы о больной маме и доме на себя. Каждый день ходила в лес, и там наплакавшись вволю, чтобы мама не видела, собирала хворост, сбивала палкой оставшиеся после белок кедровые шишки и проверяла силки на соболя. Пару раз брала дедовский лук, стрелять я умела, да только от голода так отощала, что не смогла тетиву натянуть. Поэтому ходила на речку и отцовской снастью удила рыбу. Иногда везло, но чаще возвращалась с пустыми руками. А однажды на реку, вышел медведь шатун и пришлось уносить ноги, бросив и снасти и улов. Это меня наверно и спасло. Медведь позарился на жирную рыбину а не худосочную пигалицу. С тех пор на речку я ходила с опаской но медведя того не видела.
А потом не стало и мамы. Она умерла тихо, во сне. Просто угасла от тоски. Когда её хоронили на деревенском кладбище, я не плакала. Слёз уже не было. Наверно я их все выплакала по братьям, отцу и сестрёнке, смерть бабушки с дедушкой не принесла такого горя, уход стариков воспринимается иначе, а на маму затаилась обида. Глубоко в душе поселилось чувство, что она меня бросила. Поэтому когда тётя Маруша, мамина сестра, и её муж захотели взять к себе, я воспротивилась.
— Не обижайтесь тётя Маруша, не пойду я к вам.
Сидели за пустым столом, так как предложить к кружке горячего травяного отвара мне было нечего.
— И будешь одна куковать в таком домище? Его же не протопить хворостом, тут дрова нужны. Вон у тебя какой колотун.
По деревенским меркам у нас и правда был огромный дом. Дед с отцом и братьями строили на большую семью. Два этажа, пять спален, горница, некогда полные кладовые, две печи, чтобы всем долгой зимой тепла хватало. Сейчас в пустом доме сквозил смертный холод. Тётя Маруша права, хворостом не протопить печку, но её тепла хватало, чтобы забравшись на полати и укутавшись в пять одеял не околеть от холода до утра. А потом я разогревалась работой. Только с каждым днём заставлять себя таскать воду, готовить похлёбку из картофелины и горсти овса и ходить в лес за очередной охапкой хвороста становилось всё трудней. Мне казалось я живу по привычке. А на самом деле жду, когда смерть заберёт и меня.
Добрая женщина потянулась через стол и ласково взяла мои ледяные ладони в свои тёплые мозолистые руки. Её муж, дядька Казим, сидел угрюмый. Он с войны вернулся без ноги, выстрогал протез и работал в поле с утра до ночи, и с нами делился запасами, да на две семьи не хватило, они своего сыночка потеряли. Остались два моих братика семи и пяти лет. Такие же худосочные как вся ребятня в деревне. Им самим есть нечего, а до весны ещё два месяца. Куда мне к ним.
— Не упрямься Милеша, нам вместе держаться надо. Будешь помогать по хозяйству, до весны доживём, а там всё наладится.
Я молчала. Дядька Казим встал.
— Пойдём Маруша, ты позвала, пусть сама решает. — Глянул на меня, надевая меховую шапку. — Надумаешь, приходи, чай не чужая.