— Вы уверены, что экипаж ведет себя адекватно? — между тем вызывающе спросил Пахомов. — Может, они решили поиздеваться?
— С чего ты взял? — удивился Угрюмов и часто заморгал глазами.
— Тогда почему они грозовой фронт не обошли? Смотрите, что вытворяют! — едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Пахомов стал кивать головой: — Вверх, вниз, вверх, вниз… Все кишки растрясли!
— Это они за Крым мстят! — поддержал шутливое обращение Олег, уже сто раз пожалевший, что согласился полететь в эту долбаную Африку. Первым противником была жена, которой предстояло провести полгода одной в Ульяновске. Ей вторила мать, отчего-то решившая, что если его не укусит крокодил, то он обязательно заразится лихорадкой Эбола.
— Завязывайте, — вымученно попросил сидевший у прохода Широков. — Не надоело еще на его закидоны смотреть? Он же сейчас в кабину ломиться станет и точно скандал устроит.
— Раздолбаи! — непонятно в чей адрес выкрикнул Угрюмов, погрозил кому-то пальцем и плюхнулся на сиденье.
— Интересно, он всегда такой? — задумчиво проговорил Монастырский.
Стас был назначен переводчиком Олега. За несколько дней, пока шло формирование команды, острого на язык великана с рыжей шевелюрой как-то незаметно и все сразу стали называть Монах. Если бы не фамилия, могло показаться, что это в насмешку над его характером.
— Скорее, просто летать боится, вот и набрался, — мало надеясь на то, что это так, выдвинул предположение Олег.
— Он сейчас не в состоянии даже бояться, — возразил Монах.
Олег отвернулся в иллюминатор.
Самолет, наконец, пробил свинцовую пелену. Сквозь разрывы водяного Армагеддона внизу стало видно джунгли. Испещренные черными жилами рек, они казались серыми и напоминали застывший пузырями цемент. Ливень терял силу.
— Как бы наша командировка не закончилась, не успев начаться, — подумал вслух Олег, внутренностями ощутив, как самолет вновь провалился вниз. — Самое сложное — это посадка…
— Не каркай, — предостерег Монах. — Мысль материальна.
Самолет зловеще накренился.
— Чего это они?! — напомнил о себе Угрюмов.
Олег приподнялся в кресле настолько, насколько позволил привязной ремень. Этого хватило, чтобы различить блестевшую потом лысину и стоящий вокруг нее хоровод волосиков.
— Как он там? — спросил Монах.
— Сидит. — Олег плюхнулся в кресло. Одновременно самолет вновь провалился, и ему показалось, что это от того, что он неосторожно сел. Олег вновь выглянул в иллюминатор. За это время пейзаж снаружи в корне поменялся. Небо, насколько хватало глаз, было синим, а джунгли сочно-зелеными. Однако трясти от этого меньше не стало.
— Подлетаем! — Угрюмов брел по салону, хватаясь за спинки кресел, и придирчиво оглядывал подчиненных. — Ремни пристегнуть!
— Стюард нашелся, — беззлобно проворчал Монах, шаря руками под сиденьем.
Самолет подбросило, и Угрюмов упал в проходе.
— Почему нас девять? — спросил он, поднявшись с полу. — Кто не полетел?
— Полетели все, только Яблоков вышел, — зачем-то соврал Олег, догадавшись, что чиновник попросту не посчитал себя.
— Где вышел? — запаниковал Угрюмов, одновременно шаря взглядом по салону и пытаясь определить, кто с ним говорит.
— В Дубае. Собирается политическое убежище просить.
— Шутить вздумал, Мозжерин? — Угрюмов, наконец, остановил свой взгляд на Олеге.
— Да какие там шутки? — стал делано возмущаться Широков. — Не выдержал он. Вы же всю дорогу над нами глумитесь.
— Палыч! — навис над креслом Угрюмов. — Они что, издеваются? Где Яблоков?
Полковник Бондаренков был в команде самым старшим и по возрасту, и по званию, а звание доцента кафедры эксплуатации делало его в глазах Угрюмова кем-то вроде полубога.
— Какой еще Яблоков? — недоумевал Бондаренков.
— Как какой?! — Угрюмов погрозил в пустоту пальцем и по складам добавил: — Я глаза и уши министра!
Салон грохнул со смеху.
Угрюмов удивленно хлопал глазами и озирался по сторонам. Казалось, еще немного, и он расплачется.