Голова болела так, что словами не расскажешь. Я позавидовала земляным червям, у которых, как известно, нет головы – только две задницы.
Впрочем, задница у меня тоже болела. А также руки, ноги и все остальное. Еще бы! Меня трясло, как сметану, из которой в горшке сбивают масло, – да я и чувствовала себя так, словно вот-вот разделюсь на масло и обрат. Какого джерха?! Лучше бы я шла сама, пусть даже связанная. Им же самим быстрее было бы.
Тут, правда, у меня возник вопрос: хочу ли я побыстрее попасть туда, куда меня несут. Может, и не хочу. Даже наверняка не хочу.
А куда, собственно, меня несут? И откуда?
Я вывернула шею, как черепаха, разглядывающая свой хвост, и попыталась осмотреться.
Оказалось, что я это сделала как нельзя вовремя. Я едва успела поймать взглядом отблеск реки, сверкающей в лучах Четтана, словно начищенная медная пластинка, и река тут же скрылась за поворотом дороги. Отблеск получился прощальным, потому что за поворотом дорога нырнула в лес. Если бы я не увидела реку, мне пришлось бы ориентироваться по солнцу и строить догадки. Теперь же я точно знала, что нахожусь на западном берегу реки, которая так и осталась для меня незнакомой. Я даже к воде не подошла, а переправили меня через реку и вовсе в мешке и без сознания. Или в мешок меня упрятали на этом берегу?
Что-то я не о том думаю. Какая, хрен, разница, где меня сунули в мешок?
Дорога была неширокой, но хорошо утоптанной. По обе ее стороны стеной стоял лес. Четверо носильщиков шагали в середине растянувшегося цепочкой отряда – во всяком случае, и впереди и позади я видела тех самых молчаливых воинов, которые прикончили Цуку и захватили меня в плен. Меня и вулха… если он, конечно, жив. И Ветра, надо полагать, тоже. Хотя конь – не пленник, конь – добыча.
Что-то я опять не о том думаю. Какая, хрен, разница между пленником и добычей?
Мысли в моей несчастной голове расплывались от боли. Я закрыла глаза – все равно я пока ничего нового не увижу. Лес, дорога, равнодушные спины захвативших меня людей впереди и такие же равнодушные глаза, если обернуться назад. «Не о том думаю»… а о чем надо думать? У меня появилось стойкое ощущение, что одна из расплывчатых, перемешанных с болью мыслей была нужной и важной. Но именно она, как водится, все время ускользала.
Что-то я подспудно знала такое, что могло прояснить мое нынешнее положение. Но вот что?
Меня особенно неудачно встряхнуло, я прикусила себе язык и мысленно выругалась. Зато – хоть тут повезло! – нужная мысль от толчка выпала мне на ум, как монета в подставленную ладонь.
То, что я безуспешно пыталась вспомнить, оказалось чем-то вроде страшной сказки. Страшной сказки про Запретную реку. Человек, который оказывался вблизи этой реки, домой уже не возвращался. А вот то, что с ним происходило, зависело от того, пил ли он из Запретной реки, или купался, или смотрел на свое отражение в воде, или перебирался на другой берег…
Да нет, не может такого быть. В смысле не может быть, чтобы Запретная река из какой-то полузабытой сказки оказалась так близко от обитаемых земель. От Айетота, от Дренгерта, от Плиглекса. Хотя если каждый, кто ее повидал, пропадает бесследно, то как раз и может. То есть нет, если бы совсем бесследно, то про нее бы вовсе никто ничего не знал. Пропадают люди и пропадают, джерх его знает почему.
Ну правильно, именно это про Дикие земли и говорят! Пропадают, говорят, в Диких землях люди, и джерх его знает где именно, как и почему.
Я тяжело вздохнула от умственных усилий. Решительно никуда не ведут мои размышления. Трудно рассуждать, не имея опоры.
Вот например – почему это я решила, что по-прежнему нахожусь недалеко от обитаемых земель? Тьма! Я же не помню, как очутилась на берегу этой реки, Запретная она или какая еще. Может, колдун меня к ней перенес при помощи магии… Ну да, стал бы он меня вообще посылать в У-Наринну своим ходом, если бы мог отправить магическим образом!
Может, и стал бы. Мысли чародея мне все равно не понять, так что и пытаться не стоит. И вообще, если уж я взялась рассуждать на тему Запретной реки, так надо довести мысль до точки. Или хотя бы до точки с запятой. Как любил повторять Унди Мышатник, нельзя одновременно идти на юг и на север.
Тут меня снова встряхнуло, и мысли приняли другое направление. Почему я вообще стала вспоминать про Запретную реку? Что-то ведь меня подтолкнуло…
Я чуть не взвыла с досады. Только-только ухватила за хвост одно воспоминание, теперь надо ловить другое. Ну не могу я думать, когда так трясет!
Или как раз могу? И чем же мне еще заниматься, если меня несут, как мешок с навозом? Кстати, мне бы не помешало того, в кустики. А то еще часок такой тряски, и будет им не «как», а в самом прямом смысле мешок с навозом.
Мне вдруг стало себя жалко. По-настоящему жалко, чуть не до слез, даже в носу защипало. Темное небо, ну и утречко выдалось! С самого пересвета мне не то что в кустики сходить не давали – не было времени даже задуматься, хочу ли я это сделать!
Сначала этот покойный придурок Цука, упокой его Тьма, вынюхал древесную дыню в моей поклаже и пристал с дурацкими вопросами. Интересно ему, видите ли, не купалась ли я в реке. Ясно же, что для отвода глаз спрашивал, а сам так и косил на мой двумех – и глазом, и носом.
Постой-постой! Как-то он странно спрашивал… Думай, голова – косичку заплету, как говаривал старина Унди. Ага, вот оно. «Неужели ты купалась в этой реке, госпожа?» В этой реке. С явным намеком, что эта река отличается от остальных.
Выходит, Цука знал, что эта река и есть Запретная?
Выходит, это действительно Запретная река?!
Джерхи тебя забери, покойничек, мог бы и предупредить по старому знакомству. Да, видно, запах плодов многодрева отбил у Цуки все соображения, кроме одного – заполучить драгоценное лакомство. Кажется, он надеялся, что неприятности Запретной реки затронут только меня и не коснутся его. И зря надеялся.
Я вдруг почувствовала, что меня клонит в сон – несмотря на тряску, несмотря на боль в голове и во всем теле. Странно, ведь я вообще очень редко сплю. Тело оборотня в момент превращения стряхивает с себя и болезни, и усталость. Похоже, я переутомилась от мыслительной работы. Даже проклятая неровная тряска стала представляться мне мягким усыпляющим укачиванием.
Последняя мысль, которая оказалась непосильной для бодрствующего сознания и погрузила меня в сон, была: если колдун и впрямь обретался неподалеку, куда же он делся?
Проснулась я свежей и бодрой. Голову словно проветрили и вымели из нее весь хлам. Ни боли, ни лишних мыслей.
Я вспомнила свои попытки «идти на север и юг одновременно» и ужаснулась задним числом. Мда-а, крепко меня приложили по голове там, на берегу. Если у кого-то мысли всегда ходят такими кривыми дорожками, при этом наступая друг другу на пятки, то он за всю жизнь ничего путного не придумает. А всего-то и нужно в любом деле выделить главное и второстепенное.
Страшная сказка про Запретную реку – это второстепенное.
А главное то, что неизвестные люди связали меня и несут неизвестно куда. Я поискала взглядом сквозь кроны деревьев красный шар Четтана. Судя по тому, как припекало даже здесь, в лесу, утро давно успело стать днем. И день этот выдался жарким. А несли меня на запад. На запад – это хорошо, туда мне и нужно. Только без мешка и в другой компании.
Я облизнула пересохшие губы. Пить хотелось зверски… хорошее слово. Уж кто-кто, а я имею полное право на зверские желания. Даже когда я человек.
– Эй, вы! – хрипло, но громко сказала я. – Воды дайте!
Признаться, я ожидала, что на мою просьбу не обратят внимания. Но носильщики остановились. Ко мне приблизился высокий человек с замкнутым и властным лицом. Его лицо свидетельствовало о высоком ранге больше, чем толстая серебряная цепь на шее. Он молча взял меня за подбородок и приложил к губам тыквенную флягу с водой. Прекрасно! Есть только две вещи, которые не зазорно принять от врага – его жизнь и воду для поддержания жизни собственной.