Карса сидела совсем рядом, беспомощно глядя на меня. Она словно чувствовала, что мне плохо и больно. Да что там «словно» – она и вправду все чувствовала. Только помочь ничем не могла. Спасибо и на том, верный спутник…
Вдруг карса стремительно и грациозно метнулась прочь, к Ветру, секунду повозилась у седла и вернулась, неся в пасти истерзанную, потерявшую половину перьев куропатку. Ту самую, которую я еще перед каньоном сшиб метательным шариком. Верно, у Тури не нашлось времени ею заняться…
Карса подошла вплотную и положила тушку куропатки рядом со мной. В тушке торчала длинная варварская стрела – то ли застряла там еще прошлым синим днем, то ли Тури вчера тоже пришлось столкнуться с варварами. Карса неуверенно лизнула меня в лицо и уселась рядом, преданно выкатив желтые глазищи с вертикальными щелочками зрачков.
Честное слово, у меня даже болеть все стало меньше. Ах ты зверюга! Сочувствуешь?
Я протянул руку и потрепал карсу по голове, морщась от каждого движения.
– Спасибо, брат Тури… И извини, что я раскис. Ты бы, наверное, мог много интересного рассказать о минувшем дне…
Дождь усиливался. Только этого не хватало – где спрятаться от дождя в россыпи невысоких пологих холмов? Превозмогая слабость и желание просто повалиться и закрыть глаза, я встал. В глазах на миг потемнело. Плохо дело, совсем я ослаб. Что же произошло? Что-то такое, с чем не смог справиться даже мой полузвериный организм, которому не страшны раны, смертельные для обычных людей или обычных зверей?
Кое-как одевшись и обувшись, я взял Ветра под уздцы, потому что на такой подвиг, как водружение моего бедного тела в седло, я не был готов. Каждый шаг отдавался в позвоночнике, ребрах, даже под черепом отдавался, рождая пестрые разводы перед глазами. Впрочем, скоро боль стала привычной и отошла куда-то на второй план. Я направлялся к горам, огибая округлые туши холмов. Я прошел совсем немного к западу, и тут мне почему-то вздумалось оглянуться. Позади, там, откуда мы с карсой пришли, высилась странная каменная арка. Будто ворота, что меняли нашу сущность, если сквозь них пройти. Ворота от зверя к человеку и от человека к зверю. Как часто нам приходится проходить сквозь них?
Всю жизнь.
Каменные столбы мокли под крупными каплями. Я пошел дальше, натянув капюшон на самые глаза, а голову свесив на грудь, и все время прислушивался к себе, к разбитому и ноющему телу. Когда-то у меня уже было так, кругов десять назад, когда я стал жертвой уличной шпаны в Лиспенсе. Тогда я тоже целый день маялся в облике человека, и только второе и третье превращения вернули ощущение здоровья и силы. А ведь тогда мне было чуть больше двенадцати кругов, и любая царапина заживала – что на подростке-человеке, что на молодом вулхе – еще до ближайшего пересвета. Похоже, те времена прошли безвозвратно.
Дождь все усиливался; на небе не осталось ни единого просвета. Земля медленно раскисала.
Вскоре я решил, что хватит месить грязь. Моя магическая одежда, как выяснилось, не промокала, сапогам влага тоже ничегошеньки не могла сделать, но идти сквозь мутную пелену дождя хотелось все меньше. То есть сквозь дождь идти совсем не хотелось. Да и не сквозь дождь тоже. Просто я знал, что идти надо. Но сперва – отдохнуть, и если повезет, переждать непогоду. И я полез в двумех, достал клетчатую попону, которой укрывал бы Ветра на стоянках, заберись я далеко на север, укрепил веревочные петли на седле, воткнул в самое на взгляд мокрое место короткий составной шест и набросил на него второй край попоны. Получилось плохонькое подобие навеса, но от дождя оно прекрасно спасало. А на большее я и не претендовал.
Ветер стоял спокойно, только изредка переступал с ноги на ногу, отчего мой импровизированный навес колыхался и с краев стекали тонкие водяные струйки.
Только бы долго дождь не продлился. Времени потеряю… Хотя отдохну да сил поднаберусь, что тоже в моем теперешнем состоянии нелишне.
Карса, тоже не пожелавшая мокнуть, забралась под навес и привалилась рыжим боком к моим сапогам, свернувшись калачиком и подобрав намокшие лапы. Я сидел на двумехе, брошенном на землю. Не в луже же сидеть? А двумех все равно непромокаемый. Я вспомнил, как переправлялся через Юбен под Лиспенсом, где он шире всего. Надул тогда такой же двумех, перевязал обе горловины шнурком и плыл, держась за двойной пузырь… Паромщики даже рты при виде меня поразевали, как выброшенные на берег окуни. Спасибо Унди Мышатнику, научил плавать меня по-всякому, и без ничего, и при помощи самых неожиданных предметов.
Многим в этом мире я был обязан старине Унди, упокой Тьма его непостижимую душу. Иногда мне кажется – Унди прекрасно знал, что я оборотень. Но почему-то держал эту тайну при себе. Не знаю почему.
«А что, если он и сам был оборотнем?» – вдруг подумалось мне. Это многое бы объясняло… Но уж слишком невероятным было такое предположение. Слишком невероятным, чтобы быть правдой.
Хотя порой оказывается, что самое невероятное объяснение и бывает правдой. Сплошь и рядом. Впрочем, мне все равно не проверить свои догадки: тело Унди приняла земля пять кругов назад. И лишь Тьма знает, где бродит сейчас его полная загадок и тайн душа. Но я точно знаю, что оттуда не возвращаются.
Я развел небольшой трескучий костер, собрав охапку корявых, не слишком успевших намокнуть ветвей, и принялся ощипывать несчастную куропатку. Карса отнеслась к этому с величайшим равнодушием.
Путника я заметил совершенно случайно. Пошевелился, зашипев от боли в боку, взглянул из-под капюшона и увидел. Он подходил со стороны Ветра. Наверное, хотел остаться незамеченным как можно дольше.
Я не доверяю людям, которые пытаются оставаться незамеченными. С детства не доверяю. Впрочем, я вообще не доверяю людям. Похоже, что только благодаря этому я еще и жив. Но тут я почему-то расслабился. Может быть, потому, что порядком ослаб.
Путник был одинок и худ как жердь. По одежде его я не смог определить, ни откуда он, ни кто он. К тому же одежда намокла. Что можно сказать о хозяине по мокрой одежде? Практически ничего.
– День добрый, мил-человек, – поздоровался путник, вплотную приблизившись к моему навесу. Никакой поклажи у него не было. Даже сумки. И оружия не было, только кривой хадасский кинжал в кожаном чехле на поясе.
– Добрый, – проворчал я. – Где же он добрый? Вон как льет.
Дождь и вправду усилился. Впрочем, это меня радовало: сильный дождь непременно скоро закончится. Вот если бы зарядил нудный и слабенький, «грибной», этот мог бы идти и неделю. Так что уж лучше пусть небо разверзнется и бросит на землю неистовый, но короткий ливень. А потом пусть тучи расползаются и уступают место синему, как вода в реке, Меару.
– Позволь укрыться от дождя, – попросил путник, опасливо косясь на лежащую у моих ног карсу.
– Укрывайся, – сказал я и подвинулся. Карса подняла голову на несколько секунд, внимательно оглядела путника, устрашающе зевнула и вновь замерла, прижавшись к моей лодыжке. – Сейчас еще и закусим вот этой птицей.
Ветер (я не имею в виду своего верного коня – просто ветер), заглянув под попону, разметал мокрые перья куропатки. Но даже будь они сухими, они сразу же упали бы на землю, сбитые тяжелыми каплями.
Путник, пригнувшись, спрятался от дождя и опустился на двумех слева от меня.
– Меня зовут Гасд. Я отшельник.
– Бонам, – солгал я. – Из Гурунара.
– Из Гурунара? – удивился Гасд. – Издалека!
– Да уж, – согласился я. – Забрался чуть не на край света…
– Я бывал в Гурунаре, – сказал Гасд, ерзая на двумехе. Кажется, ему под задницу угодила шкатулка с пещерными самоцветами. Надо будет приглядывать за этим отшельником, чтоб не спер чего… Кошель с монетами, например, или самоцветы. Или пряности. Странно, кстати, что мою поклажу не успели разграбить в Запретном городе. Только плоды многодрева сожрали на месте.
– Давно бывал? – Я пытался поддержать разговор, хотя говорить мне было все еще больно. Но уже не так, как ранним утром.
– Три круга назад. Перед красным урожаем.