— О, Марк покинул ДеУитт до того, как это произошло. Ему было лет десять, когда Александр Рид погиб в результате какого-то несчастного случая. Кажется, он увлекся горными лыжами. А потом в городе объявилась эта женщина.
Анабел покачала головой:
— Я таких еще не встречала — взор ее был полон презрения. Она сказала, что Александр — ее брат, поэтому мальчик принадлежит ей. И она приехала, чтобы забрать его с собой. Что она и сделала. Два года судебных разбирательств ничего не изменили — она добилась того, что ее признали опекуншей над мальчиком.
Анабел тяжело вздохнула, и ее глаза подернулись печалью.
— Этот мальчик не проронил ни слезинки. Ему было двенадцать лет, когда они вырвали его из того, что он знал и любил, но он и глазом не моргнул. Его лицо было твердым, словно выточенным из камня. Тут же сказалось его индейское воспитание, Джозеф мог гордиться им. Но все же история выглядела довольно странно.
— А что мистер Два Дерева? Он тоже отнесся к расставанию столь же бесстрастно?
Миссис Куртис издала короткий резкий смешок:
— Неужели вы в это верите? Утрата мальчика убила Джозефа. Он начал медленно умирать день за днем. Он как-то протянул пять лет, а потом тихо угас. Просто отказался от борьбы.
Теперь в ее голосе слышалось сожаление:
— Марк даже не приехал на его похороны. И я всегда молюсь, чтобы Джозеф не узнал об этом, не увидел с небес, что его единственный внук не проводил его в последний путь, и его сердце не раскололось от горя.
Миссис Куртис снова замолчала и Лэйкен последовала ее примеру, не желая вторгаться в чужую печаль. Через несколько минут Анабел взглянула на Лэйкен и улыбнулась, как бы стряхнув с себя грустные воспоминания.
— Вы сказали, что Александр Рид жил на севере, — начала Лэйкен, протягивая руку за печеньем. — Вы не помните, где именно?
Миссис Куртис нахмурилась.
— Кажется, я и тогда-то точно не знала… Кажется, я слышала об этом от своей дочери. Или она писала об этом… Подождите, я посмотрю среди писем…
Она вышла и скоро вернулась с картонной коробочкой.
— Мне кажется, моя Сара упоминала о Марке в одном из своих писем.
Анабел села и принялась перебирать содержимое коробочки.
— Взгляните, — сказала она спустя несколько минут. — Это фотография Джозефа. Она была сделана до того, как на него свалились все эти беды.
На черно-белом снимке был изображен мужчина крепкого сложения со смуглым лицом и густыми черными волосами. Несмотря на то, что он носил ковбойскую шляпу, джинсы и сапоги, а также клетчатую рубаху с длинными рукавами, в нем безошибочно узнавался коренной житель американского континента. Лэйкен сразу поняла, почему миссис Куртис любила его. Блеск его темных глаз заставил ее губы сложиться в невольной улыбке.
Она еще продолжала изучать фотографию, когда хозяйка обнаружила то письмо, которое искала.
— Сара живет в Канзас-Сити. В этом письме она пишет, что фирма, в которой она работает, переезжает в новое здание — небоскреб в пятьдесят этажей. — Анабел скептически взглянула на Лэйкен. — Я не доверяю таким высоким домам. Без неприятностей тут не обойтись. — Возвращаясь к письму, Анабел продолжала: — И вот Сара пишет: «И знаешь, мама, кто проектировал это здание? «Хенли, Нобль и Рид» из Чикаго. Я понимаю, что тебе это ничего не говорит, но имей в виду, что «Рид» — это в какой-то степени и наш Марк». Сара и Марк часто играли вместе, когда были маленькими… Она пишет о том, как потрясло ее имя Марка Аврелия Рида, напечатанное на конверте… Да, вот и дальше: «Насколько я знаю, Риды считаются в Чикаго большими людьми».
Она отложила письмо и встретилась взглядом с Лэйкен:
— Чикаго. Письму шесть лет, но, поскольку его семья обосновалась там достаточно прочно, я думаю, там он сейчас и живет.
Чикаго. Лэйкен слегка вздохнула. Извилистый путь поворачивал в новом направлении.
Нужно молить Бога, чтобы этот поворот оказался последним.
Подняв глаза, она увидела, что миссис Куртис держит еще одну фотографию.
— А вот Марк — незадолго до того, как его увезли, — объяснила старая женщина.
Мальчик, запечатленный на снимке, не был одет на западный манер, как его дед. Он был обнажен до пояса и носил джинсы, подвернутые снизу, и мягкие кожаные мокасины, крепко пригнанные к его ногам. Черные волосы спадали на плечи, а вдоль лба шла узкая лента, прижимавшая их к голове. По всему облику и одежде он был настоящий команч.
Однако Лэйкен поразил не столько внешний вид мальчика, сколько он сам. Его плечи была развернуты в каком-то неистребимом высокомерии, а крепкий подбородок храбро выдавался вперед. Это был бесстрашный, неукротимый воин.
Но и не только это взволновало Лэйкен, пока она рассматривала фотографию. Она немного разбиралась в двенадцатилетних мальчиках и была уверена, что двенадцатилетние мальчики так не глядят.
Его темные, глубоко посаженные глаза, глаза мальчика-мужчины, смотрели взглядом раненого зверя. И Лэйкен знала, что эти же глаза вспыхнут яростью, если кто-то попытается подойти к раненому зверю слишком близко.
Странные чувства владели ею, пока она рассматривала снимок. Какой-то холодок пробежал по ее телу.
Она еще не знала, как это объяснить, но внезапно почувствовала уверенность, что Марк Аврелий Рид, который когда-то заносчиво и вместе с тем умоляюще смотрел на фотографа, будет той точкой, где закончится ее извилистый путь.
Итак, Лэйкен оказалась в Чикаго. Она сидела в манерной приемной, надеясь на помощь человека, не знающего о ее существовании.
Она прилетела накануне, сняла номер в одном из скромных районов города и сразу же связалась со строительной фирмой «Хенли, Нобль и Рид».
Однако увидеться с Марком Аврелием Ридом было не так-то просто. Его секретарша, полнеющая молодая особа, сидящая по другую сторону приемной, потратила немало времени, пытаясь выяснить у Лэйкен, что у нее за дело, на что, естественно, не могла получить сколько-нибудь вразумительного ответа. Только не по телефону и только не женщине, которая бросает трубку, не дослушав вас до конца.
Но, в конце концов, подобно Али-Бабе, стоящему перед пещерой разбойников, Лэйкен нашла магическое слово, который заставило все двери открыться: Джозеф Два Дерева.
— Мистер Рид ждет вас.
Сдерживая волнение, Лэйкен поднялась с места, расправила платье и прошествовала по направлению к дубовой двери, которую созерцала в течение часа.
По ту сторону двери оказалось просторное помещение, в котором все было выдержано в том же новомодном стиле, что и в приемной, только мебель стояла более основательная, более мужская.
В центре возвышался стол черного дерева, отполированный до такого блеска, что Лэйкен едва не пришлось прикрыть глаза ладонью. Черное кожаное кресло было повернуто спиной к двери.
Преодолев неуверенность, она села на один из стульев и замерла в ожидании.
Время от времени она слышала шелест бумаг со стороны черного кресла. Единственным звуком, кроме этого, был стук ее собственного сердца, отдававшийся у нее в ушах и отсчитывавший медленные секунды ожидания.
Наконец кресло медленно повернулось.
Марк Аврелий Рид, если это и в самом деле был он, крепкий, хотя и худощавый мужчина, поразил ее своими полуприкрытыми глазами. Глубоко посаженными и черными, как сам ад. Бездонным колодцем в неведомой пещере.
То высокомерие, которое она видела на его детской фотографии, по-прежнему оставалось при нем. Разумеется, оно было при нем — в развороте плеч и линии подбородка. Однако, кроме этого, да еще смуглого цвета лица от прежнего подростка, поразившего воображение Лэйкен несколько дней назад, не осталось ни следа.
Не наследный принц и не отважный воин — всего лишь современный бизнесмен — вот кто такой был теперь Марк Рид. И вместо дикой и мучительной боли в его глазах читалось усталое безразличие.
— Боюсь, я забыл ваше имя, — сказал он вместо приветствия.
— Мерфи, — ответила она. — Лэйкен Мерфи.
Он слегка улыбнулся. Откинувшись в кресле и подпирая подбородок острыми пальцами, он произнес: