— Я плохо переношу угрозы. Она пожала плечами:
— Я тоже. Но мне приходится делать то, что я должна делать.
Марку потребовались немалые усилия, чтобы не потерять власть над собой. Когда ему удалось взять себя в руки, он внезапно обратил внимание на выражение ее лица.
— Что с вами? — спросил он, нахмурившись. — Почему вы на меня так смотрите?
Она покачала головой:
— Когда вы сердитесь, ваши глаза становятся темнее, и вы каменеете, но продолжается это считанные секунды. Как это вам удается? — Любопытство изменило цвет ее глаз — теперь они стали совсем голубыми. — Мне не приходилось сталкиваться с людьми, которые до такой степени умели бы управлять собой. Это не может быть особенно полезно — буквально проглатывать свой гнев. Так не долго и язву заработать.
Он недоверчиво откинул голову.
— Вы меня поражаете. За тридцать семь лет я не встречал женщины, подобной вам.
— Слава Богу, — сказала она с усмешкой. — Вы не говорили этого, но я все равно знала, что это так.
— Если вы так хорошо угадываете мои мысли, то для вас не составит труда понять: сейчас я думаю о том, что если вы действительно хотите избавить меня от язвы, то вам следует уйти из моей жизни.
С минуту она постояла, уверенно глядя ему в лицо, затем передернула плечами и подошла к двери.
— Я уйду из вашего офиса, — сказала она тихо. — Я даже покину вашу приемную. Но я не могу уйти из вашей жизни. Пока еще не могу. — Она встретилась с ним взглядом. — Это от меня не зависит.
И вышла.
Вышла, но осталась в памяти, подумал он раздраженно, садясь на свое место.
Хотя Марк и не признавался в этом даже самому себе, но его чрезвычайно волновали ее глаза, когда они принимали оттенок штормового моря. Его тревожила ее настойчивость и непоколебимое чувство цели.
Ему было искренне жаль, что ее брат так болен, независимо от того, что это за болезнь. Но Марк ничего не мог с этим поделать. Если бы она просила денег, просила употребить его связи на то, чтобы найти нужных специалистов, он, не колеблясь, пошел бы ей навстречу. Но Лэйкен Мерфи просила о невозможном.
Марка Рида, в помощи которого она нуждалась, больше не существовало.
В субботу движение автомобилей на улицах Чикаго было не таким, как в будние дни. Хотя машин было не меньше, они больше не походили на муравьев, послушно следующих установленным курсом. Каждая машина двигалась сама по себе.
Район, в который направилась Лэйкен, был ей теперь хорошо знаком. В это место отдыха верхушки общества она приезжала каждый день всю неделю. Все поддерживаемые в образцовом порядке особняки имели свою историю. Она принадлежали богачам с незапамятных времен.
Пристроив свою машину между черным «Фиатом» и серебристым «Мерседесом», Лэйкен надеялась, что бедная малолитражка не будет страдать комплексом неполноценности. Минуту спустя она стояла на тротуаре, глядя на входную дверь. Дверь заслуживала внимания — она была массивная, почти величественная, именно такая дверь и должна была вести в дом Марка Аврелия Рида.
Хотя ей и хотелось воспользоваться тяжелым дверным молотком, чтобы услышать, какой при этом раздастся звук, она все же заставила себя прозаически позвонить. В ожидании она повторила слова, заготовленные для слуги, который должен был открыть дверь.
Однако на звонок ответил не слуга — перед ней стоял сам хозяин.
— О, — сказала она. Идиотское восклицание не было частью заготовленной речи. Оно просто вырвалось у нее — так же, как и следующие слова:
— Я думала, что это дворецкий. — В руках у нее был фотоаппарат. — Я хотела сделать пару снимков, чтобы показать Роз и Ч. Д.
Стоя в центре дверного проема, он не произнес ни слова. И не поздоровался с ней. Не начал ругаться. Не сказал: «Убирайтесь». Просто молчал и все.
— Чудная погодка, не правда ли? — начала она снова.
Никакого ответа.
— Я случайно оказалась в вашей части города и подумала — почему бы мне не остановиться, чтобы повидать старину Марка? Вы не против, если я буду вас так называть? — Она помолчала. — Американские индейцы были правы. Я где-то читала, что имя определяется событием, имеющим отношение только к данному человеку — это должно быть чем-то, случившимся в ту минуту, когда он появился на свет, или же пережитым им. Только это делает имя неотъемлемым от человека. — Она посмотрела на него. — Теперь вы можете сделать краткое замечание, которое подтвердит или опровергнет мое убеждение.
Никаких замечаний — ни кратких, ни прочих.
Она осмотрела его с головы до ног:
— Крепкий, как гранит. Наверное, такое имя вам и дали команчи.
Лэйкен была готова, если потребуется, простоять перед его дверью до исхода дня, говоря все, что взбредет в голову, пока не охрипнет и не доведет его до белого каления. Но до этого не дошло. Она увидела, что к дому приближается пожилой человек.
— Я все время думаю об этой ревизии, — пробормотал вновь прибывший, нахмурив брови. — Почему, после стольких лет, им вдруг вздумалось устроить мне проверку? Не проверку деятельности всей компании, но меня лично. Может быть… Прошу прощения… Он наконец заметил Лэйкен и его извинение казалось вполне искренним. — Я не хотел мешать вашей беседе.
— Это нельзя назвать беседой. — Лэйкен криво усмехнулась. — Я хочу сказать, что это не было обменом идеями. Скорее это был монолог. — Краем глаза она следила за выражением лица Марка и решила не продолжать. — Но это неважно, — сказала она, переминаясь с ноги на ногу.
После того, как она провела время, просматривая чикагские газеты, Лэйкен знала, что пожилой человек был дядя Марка, Филипп Дикенсон, владелец и президент «Дикенсонс клокворкс».
Ей понравилось выражение его приятного, рассеянного лица и чуть тлеющий огонек в глубине голубых глаз. Выражение его глаз было обманчивым, но его руки нервно дрожали, словно он хотел казаться веселым, но не мог избавиться от навязчивых и неприятных сомнений.
Отойдя от Марка, она подала руку его дяде:
— Меня зовут Лэйкен Мерфи, и мне очень жаль, что вам причиняют столько волнений.
Пожилой человек нахмурился:
— Не знаю, как мне удалось дожить до такого возраста и до сих пор не привлечь к себе внимания финансового управления. — Он доверчиво улыбнулся. — Я не могу скрыть своей тревоги, мисс Мерфи.
— Зовите меня просто Лэйкен, — сказала она, возвращая ему улыбку. — Я знаю, что вы должны теперь чувствовать. Я много раз подвергалась проверке. Главное — не поддаваться страху. Со стороны это выглядит так, как будто вы уже признали себя виноватым. И, кроме того, нужно держаться до конца.
Он усмехнулся.
— Вы нашли эти средства сами?
— Конечно. И мне всегда это помогало.
Судите сами. Как только показатель надежности вашей работы падает, они обязательно начинают приставать к вам. Если, конечно, вы не сделаете решительный шаг, чтобы разорвать эту цепь.
Марк тяжело вздохнул, что было первым звуком, который он издал после того, как отворил дверь.
— Я уверен, мой дядя оценит ваше участие, — сказал он. — Но у него имеется целый штат хорошо обученных бухгалтеров и адвокатов по налоговым проблемам, способных позаботиться о нем.
И снова он пытается поставить ее на место. Когда же он наконец поймет, что свое место она подбирает себе сама?
— Мне интересно, что скажет Лэйкен, — вдруг произнес Филипп, переводя взгляд с Марка на нее. — Я бы не хотел в следующем году столкнуться с этим опять. Так как же мне следует разорвать ту цепь, о которой вы говорите?
— Очень просто, — сказала она, пожав плечами. — Нужно смертельно надоесть им.
Марк закатил глаза. Но его более сдержанный дядя, кашлянул и осторожно спросил: — Простите?
— Будьте абсолютно честными — во всем и до конца, — пояснила она. — Конечно, если вам нечего скрывать. Соберите все, что только сможете скрепить вместе. Квитанции, приходно-расходные книги, фотоснимки, сделанные во время командировок. Подробно и исчерпывающе объясняйте каждую мелочь. Растолкуйте им, почему именно приют для престарелых ветеранов авиации является излюбленным объектом вашей благотворительности.