Когда впереди уже показался просвет улицы пошире, мальчика что–то остановило. Дини снова осязал то, что иногда задерживало его в деревнях у какого–нибудь дома. Однако сейчас ситуация была несколько иной. Раньше он видел перед собой определённый дом, теперь, в этой узенькой улочке, куда солнце заглядывало лишь в самый полдень, вокруг находилось сразу два длинных высоких дома, и даже неопытному ребёнку, впервые оказавшемуся в городе, стало ясно, что они предусмотрены для нескольких семей.
Дини растерянно вращал головой, понимая, что не уйдёт отсюда прежде, чем убедиться, что никому не нужна его помощь. Меж тем время шло, и узкая улочка, пригодная для фундамента близкой ночи, уже впускала в себя осторожные сумерки. И в отличие от деревенских вечеров здесь было жутковато. Дини пробрала дрожь, хотя улочку наполняла духота. Наконец, мальчик не выдержал и шагнул к ближайшей двери. Осторожно постучал, отступил на шаг.
Дверь долго не открывали, и, когда Дини собирался подойти к противоположному дому, она всё–таки отворилась. Женщина, выглянувшая в образовавшуюся щель, оказалась обрюзгшей и вульгарной. Завитые короткие волосы превращали и без того не по–женски крупную голову в громадный рыжий шар. Увидев, что перед домом находится всего лишь ребёнок, она приоткрыла дверь шире и окинула его недовольным взглядом.
Дини сглотнул и непроизвольно отступил ещё на один шаг.
— Тебе чего? — голос оказался низким, грубым, подстать её телу. — Я уже подавала сегодня нескольким детям, хватит.
Она уже закрывала дверь, когда Дини заговорил:
— Тётя, извините меня, но мне кажется, здесь есть кто–то больной. Ведь так?
Она замерла.
— Что? — она смотрела на него, как на ненормального.
— Есть у вас больные? Я бы мог…им помочь.
— Нет у меня никого. Так, иди отсюда, иди, — и она захлопнула дверь.
Дини потоптался на месте, думая, не ошибся ли он домом. Чтобы не побеспокоить ещё кого–нибудь вроде этой грубоватой тётки, мальчик решил, снова обратиться к ней. Он рассчитывал, что хуже не будет.
Дини снова постучал в дверь.
Та отворилась сразу же, как будто женщина стояла с обратной стороны и не отходила вглубь дома.
— Тётя, не ругайте меня, пожалуйста, — Дини говорил быстро, опасаясь, не успеть высказать просьбу, прежде чем дверь опять захлопнут перед носом. — Кто–то из ваших соседей заболел. Не подскажите, где?
Женщина странно посмотрела на него, и Дини уже решил, что она рявкнет на него, или просто, не говоря ни слова, закроет дверь, и это будет ещё не самый худший вариант. Как ни странно, она удостоила его ответом:
— Если только там, — она указала на дом напротив.
Дини пробормотал благодарность, но он уже обращался к закрытой двери.
Затем мальчик парой коротеньких шажков пересёк улицу. На его стук открыл парень лет двадцати, и по его лицу Дини понял — здесь. Болезнь находилась здесь, у кого–то из родных этого парня.
5Дини приоткрыл глаза. Сон ещё держал тело, позволяя проснуться лишь сознанию. Было поздно — уже встало солнце.
Дини лежал на кровати, укрытый чьим–то плащом. Пахло табаком и овчиной. Было тихо. По–видимому, несмотря на не ранний час, хозяева ещё спали. Наверное, легли намного позже Дини, сидевшего над их сыном до полуночи. Мальчик был покрыт жуткими волдырями, грозившими в любой момент лопнуть, истекая гноем и кровью. Дини приходилось держать руки над каждым волдырём в отдельности, и лечение затянулось. Под конец, совсем обессиленный, он, как обычно, не заметил, что провалился в чёрный омут сна, даже не отойдя от больного.
Скорее всего, хозяева, уложив его, долго стояли над собственным ребёнком, не веря, что такой же обычный с виду мальчик вылечил их сына.
Дини приподнял голову и тут же опустил её. Она казалась распухшей и тяжёлой. Несмотря на сон, Дини был по–прежнему очень уставшим. Он находился в Лизии уже пять дней и вылечил за это время семь человек. Постепенно мальчик пересекал город, перебираясь из одного дома в другой, в направлении северо–восточных ворот. Если бы он просто пошёл к этому выходу из города, ему бы не понадобилось и часа. Однако его дар задерживал мальчика то в одном, то в другом месте. После пятого дома ему даже не понадобилась интуиция — хозяева спросили, не поможет ли он их родственникам, проживающим на одной из соседних улиц. У женщины сильные боли в животе, и даже знахарь, которого вызывали три дня назад, не смог найти причину и тем более избавить от болей. Конечно, Дини согласился.
В следующий дом, где мальчик находился в данный момент, его также привели люди. Кроме хозяев, здесь оказалось ещё несколько человек. Наверное, соседи. Похоже, в городе о нём пошёл слух, и некоторые, если даже не нуждались в услугах странного мальчика, хотели просто поглазеть на него.
Когда Дини только рассматривал больного, он вообще не глянул на стоявших в стороне мужчин. Однако позже, в процессе лечения, один из них почему–то привлёк внимание мальчика. Что–то в нём Дини не понравилось. Хотя мальчик был сосредоточен на язвах своего ровесника, сына хозяев, он всё–таки несколько раз глянул на этого мужчину, с первого взгляда никак не выделявшегося среди остальных. Дини изредка менял позицию перед кроватью, что и дало ему возможность видеть всю комнату. Мужчина рассматривал Дини как–то по–особенному.
Сейчас Дини, проснувшись и вспоминая происходившее, догадался, что, излечивая кого–то, у него обострялось чутьё. Он ещё раньше осязал исходящие от людей волны эмоций. Просто не особенно обращал на это внимание. Раньше было всё просто родственники больного источали горе и страх, это мог почувствовать и человек с менее тонкой восприимчивостью. Раньше никого из посторонних не было. Однако вчера впервые пришли те, кто не обязательно должен был сильно переживать за ребёнка.
Мужчина как будто трогал Дини на ощупь, убеждался, что тот реален и действительно такой, какой есть. Во взгляде была толика удивления, но в основном от него исходило что–то, напоминающее опасливую алчность. Именно в эти минуты, лёжа на кровати и вдыхая запах табака, овчины и утренней тишины, Дини вспомнил, что мужчина вышел из дома, так и не дождавшись, когда мальчик закончит лечение, и в его движениях присутствовал некий сумбур, не сочетавшийся с обстановкой скорби. Дини вспомнил это, как вспоминают отрывок сна, уже забытого, казалось, навсегда.
Мальчик, наконец, поднялся с кровати, для этого понадобилось изрядное усилие. Он был один в комнате. Единственное окно выходило во внутренний дворик. Дини прошёл в другую комнату, переднюю, где вчера лечил мальчика. Сейчас здесь никого не было. Дини выглянул в окно. Улица находилась близко к северо–восточным воротам Лизии, и по ней перемещались пока ещё немногочисленные прохожие. Несмотря на мягкий успокаивающий свет, Дини почувствовал тревогу. Её источник был размытым, ирреальным, но он всё–таки был.
Перед внутренним взором встало лицо вчерашнего мужчины, так пристально изучавшего мальчика, но Дини не был уверен, что дело обязательно в нём. Дини чувствовал, что ужасно устал, и хотя бы на день должен отказаться от лечения кого бы то ни было. Для этого нужно было покинуть город. В противном случае нечто будет звать его, куда–то тянуть, и он лишь травмирует себя, разрываясь между потребностью в отдыхе и своим долгом. Он и так задержался в Лизии, но ведь его ждала дорога. Тем не менее, Дини понимал, что должен уйти незамеченным. Иначе он столкнётся с кем–то нежелательным. Если всё правильно сделать, этого не произойдёт.
Городские ворота запирались с заката до рассвета, поэтому ночь исключалась. Возможно, это и к лучшему. Ночью бредущий в одиночестве ребёнок слишком заметен. Ранним вечером, когда с площади потянутся сотни людей, Дини пристроится к ним. Он решил, что вывернет наизнанку плащ, тем самым, изменив его цвет, и накинет капюшон.