Уходя, он не заметил существо, свисавшее тёмным продолговатым комком на одной из ветвей ближайшего к дому дерева.
5Дини вошёл в следующую деревушку не потому, что испытывал голод. В котомке ещё оставались лепёшки, к тому же, несмотря на утомительный переход, кушать почему–то не особо хотелось, только пить. И Дини, как щенок, припадал к каждому ручейку, пил до ощущения тяжести в животе, наполнял флягу и лишь затем шёл дальше.
Он сделал только одну остановку и теперь, в сердцевине вечера, рассчитывал получить ночлег. Но и это не являлось причиной.
Его тянуло в людское поселение, что–то смутное, мягкое, но при этом очень сильное, непреклонное. Это была часть его дороги, и он не мог пройти целое, избежав какой–то части.
Мальчик вспоминал случившееся прошедшей ночью, как сон, хотя и знал, что это вовсе не было сном. Он почти не размышлял об этом, лишь отстранённо, урывками. Казалось, он слишком устал, чтобы думать даже о том, о чём приятно думать. Событие просто было, и этого оказалось достаточно. Интуитивно он чувствовал, что не сможет себе ничего объяснить, если даже попытается, он сделал доброе дело, и некий анализ уже не нёс в себе насущной пользы.
И он снова полагался на интуицию. Отец как–то сказал, что в человеке есть всё, в каждом человеке. Каждый из нас способен сделать практически всё, просто люди не знают об этом. Нужно лишь прислушаться к себе. Прислушаться не к тому, что тебе говорит мозг, подёрнутый страхом, сотней различных желаний и некоей логикой, рождённой мнением окружающих тебя людей, совсем не к этому. Мозг — отличительная особенность человека, вознёсшая его, но мозг одновременно и его проклятие. Прислушаться надо к тому, что внутри, к сердцу.
Мальчик свернул к деревушке, не спрашивая себя, идёт ли он сюда, чтобы кого–нибудь вылечить. Не спрашивая, сколько будет таких людей или как быть, если он пройдёт всё селение, так никого не отыскав. Он просто шёл предназначенной дорогой.
У первых домов его нагнала летучая мышь. Она дважды спикировала, едва не задев крыльями плечо мальчика, и на время исчезла. Дини заставил себя успокоиться, всё–таки он знал, что это произойдёт. Если ничего изменить нельзя, лучше примириться, не терзать себя понапрасну.
Деревенька была укутана тишиной, некоторые дома уже пытались бороться с подступившими сумерками, испуская тусклый свет, рождённый зажжёнными свечами. Дини медленно шёл, созерцая домики. Изредка ему встречались люди, спешащие домой после дневных трудов, но никто из них не заговаривал с мальчиком. Нынче было немало бродяг разного возраста. Мальчик прошёл две трети деревеньки, прежде чем что–то почувствовал. К этому моменту он уже настраивался на ночлег в лесу, за деревней. Попроситься в чей–то дом, означало попросить и еды, но Дини это не устраивало. Он не был голоден, и не хотел ущемлять кого бы то ни было сейчас, без конкретной необходимости.
К этому моменту у него уже появилась, несмотря на все старания, червоточинка беспокойства. Мелькнула мысль, что случившееся в предыдущей деревне, являлось лишь единичным случаем, неким озарением, которое подобно чуду бывает раз в жизни. Но ведь теперь он так хотел помочь хотя бы кому–нибудь!
Откуда–то справа, из крохотной улочки, истекал колеблющийся свет. Кто–то держал зажжённый факел, возможно, несколько. Слышались приглушённые голоса, фыркнула лошадь.
Дини повернул в направлении этих звуков и шевелящихся отблесков скрытого пламени. Спустя минуту ему открылся дом, добротный относительно деревни в целом, лошадь, запряженная в подводу, и с десяток людей. Большинство из них стояли молча, неподвижно и казались бесплотными тенями. Лишь одна женщина глухо причитала и суетилась, бросаясь то к одному мужчине, замершему на крыльце, угрюмому, потухшему, то к другому, медленно и неумолимо идущему к подводе, рядом с которой стоял невысокий старик. Судя по добротной одежде, дорогому плащу, это был лекарь, вызванный в эту деревню. Мужчина, стоявший на крыльце, был мужем причитавшей женщины. Из нескольких реплик, которыми он обменялся с лекарем, из малопонятных обрывочных причитаний женщины Дини составил примерную картину происходящего.
Старший сын хозяев дома получил травму ноги, и, хотя местный знахарь за символическую плату ещё раньше наложил повязку, позволившую кости срастись, подростка подстерегла новая беда — заживающая рана загноилась. Они вызвали лекаря, хотя это и больно ударило по их семейному бюджету, но было поздно. Тот поставил свой диагноз, утверждая, что необходимо отнять конечность, чтобы парень вообще остался жив. Мать подростка, всё ещё не веря, что иных, кроме ампутации, вариантов нет, молила лекаря, сделать что–нибудь. Без ноги её сын будет мало отличаться от трупа.
Мужчина в одежде лекаря пытался игнорировать её, и женщину, в конце концов, пришлось сдерживать собственному мужу. Прежде чем сесть на повозку, лекарь остановился, оглянувшись на несчастную, как бы отдавая дань её горю. Его хмурое лицо отнюдь не несло печать безразличия, но и он ничего не мог изменить. Затем он забрался на повозку, и старик, державший лошадь за узду, вывел её со двора.
6Женщина заголосила ещё громче. Казалось, она, наконец, осознала, что произошло на самом деле. Осознала, что их с мужем поставили перед выбором, дать сыну умереть или сохранить его жизнь в виде искорёженного обломка.
Дини колебался. Здесь находилось слишком много людей, и это было не то же самое, что предложить помощь одной женщине, подкошенной непримиримыми обстоятельствами, готовой согласиться на что угодно. Её муж выглядел слишком угрюмым, почти до жестокости. Конечно, виной тому было горе, но выражение его лица добавило мальчику нерешительности. Дини не был уверен, что у него что–нибудь получится.
Что будет, если он лишь без пользы отнимет у них время?
Нет, Дини не боялся, что его прогонят пинками, с гневными криками или, тем более, исполосуют розгами, как шарлатана, вздумавшего посмеяться над чужим горем. Точнее, мальчик не думал об этом. Его заботило другое. Каково будет этой женщине, после вспыхнувшей надежды, снова погрузится в чёрное скользкое месиво безысходности и отчаяния? Ощущения, последующие после вспышки ложного солнца, ещё сильнее прожгут её душу.
В этот момент он заметил, что угрюмый мужчина как–то странно скрючился, на секунду прикрыл лицо рукой, тут же убрал её и выпрямился. Полумрак не позволял видеть детали, но Дини догадался, что муж женщины быстрым движением руки стёр с лица слёзы и постарался, чтобы никто этого не заметил. Одновременно сквозь плач женщины Дини услышал хлопки крыльев летучей мыши, она возникла из ниоткуда в ветвях ближайшего тополя.
Мальчик шагнул из вязкой тени в переплетающиеся круги ирреального света, рождённого факелами.
Мужчина, по–прежнему сдерживавший в объятиях женщину, заметил это движение и повернул к мальчику голову.
Дини снова замер. Для второго шага, как ни странно, понадобилось ещё больше усилия. Как обычно бывало в критической ситуации, сознание тронул голос отца. Ты можешь сомневаться, это вполне естественное человеческое состояние. Но лишь до того, как начал что–то делать. Если же начал, то уже не сомневайся.
Ребёнка будто подтолкнули. Ещё несколько робких шагов.
Какой–то мужчина, то ли родственник хозяев, то ли слуга пробормотал:
— Тебе что здесь надо? Не до тебя, — он взмахнул рукой. — Иди, может, в другом месте подадут.
Дини не обратил внимания на это замечание, теперь его переполняла решимость, и он подошёл к хозяевам вплотную. Теперь его заметила и женщина.
— Можно я пройду к вашему сыну? — тихо и в то же время настойчиво произнёс Дини. — Пожалуйста.
Женщина перестала плакать, мужчина ослабил хватку рук, в нерешительности разглядывая невесть откуда взявшегося ребёнка. Тот быстро добавил:
— Я только попробую помочь ему и, если у меня ничего не получится, я сразу уйду.
Никто не произнес ни слова. Все зачарованно смотрели на него. Бесспорно, если бы не шок от пережитого, его бы прогнали. Во всяком случае, не пустили бы в дом. Но сейчас их состояние было податливым воском, лепи, что хочешь, и немыслимая при других обстоятельствах просьба не встретила противления. Не дождавшись определённого ответа, Дини медленно, робко прошёл к открытой двери.