<p>
Знать-то он, конечно, знал, вот только его настроение это знание отнюдь не улучшало. Мальчик провел тревожную ночь, несколько раз просыпаясь из-за кошмарных снов, а наутро был квелый, и еда не лезла ему в горло. Но переживай - не переживай, а расплачиваться придется все равно, тем более, когда реально виноват, и Коля, смирившись с неизбежным, позволил няне отвести его в городскую баню и сдать там на руки банщику Семенову, которого та почтительно именовала Василием Георгиевичем. Заодно банщик получил плату, и Коля понял, что порки теперь не избежать. После этого няня ушла, оставив мальчика наедине с экзекутором.</p>
<p>
Приказание снять с себя все Коля быстро исполнил, поскольку на нем и были-то одни трусики, но дальше замер в сомнениях. Он почему-то был уверен, что его сразу поведут сечь, и все искал глазами розги, которых тут почему-то не было, хотя знаменитая лавка была. Но банщик, по-видимому, считал, что в этом месте главное - мытье, а потом уже все остальное, и для начала отправил Колю отмываться от уличной грязи. В настоящей бане Коля еще не бывал ни разу, дома его мыли в ванне, и окружающая обстановка показалась ему очень непривычной. Сам он нормально промыться, конечно, еще не мог, и Семенову пришлось ему помогать, но когда Коля был уже отмыт до хруста, его погнали в парилку и заставили улечься на полку. Там был и горячий пар, и распаренный в кадушке березовый веник, которым его отхлестали, что называется, с головы до пят. Это было не слишком больно, где-то даже приятно, и Коля только попискивал при шлепках. Когда он совсем уже сомлел от пара, его окунули с головой в бочку с холодной водой и тем самым привели в чувство.</p>
<p>
Во время банных процедур Коля успел выбросить из головы, что дальше его ждет наказание, но реальность оказалась весьма суровой. Его лишь слегка обтерли полотенцем, после чего вывели в предбанник и сказали вытянуть руки над головой. Коля доверчиво это проделал, после чего оба его запястья оказались накрепко схвачены широкой ладонью Семенова. В другой руке банщика внезапно оказалось несколько крапивных стеблей, которыми он принялся методично нахлестывать Колю и спереди, и сзади, и по ногам, и по попе, и по спине, и по груди, и по животу, короче, везде, куда только мог дотянуться. Коля отчаянно визжал от жгучих прикосновений, дергался, извивался, пытался вырваться из захвата, но его в ответ потянули вверх, так что стоять приходилось на цыпочках. Наконец, весь красный и зареванный, он был отпущен, но, как выяснилось, только затем, чтобы попасть на знаменитую лавку.</p>
<p>
Похоже, про вину Коли банщику наговорили с три короба, поскольку он счел проступок приезжего мальца особо серьезным и одной лишь крапивой не искупаемым. Коля узнал, наконец, что такое поза лягушонка: это когда тебя кладут на лавку животом, привязывают к ней за поясницу, ноги заставляют широко развести и согнуть в коленях, после чего привязывают за щиколотки к той же лавке, то же делают и с руками, которые связывают под лавкой за запястья.</p>
<p>
В таком распяленном виде чуть успокоившийся Коля со страхом ждал обещанных розог, но Семенов решил начать с мартинета - легкой семихвостой плетки на жесткой рукояти, которой во Франции было принято воспитывать непослушных собак, а в прежние века - и детей. Концы этой плетки при ударах завивались вокруг бедер и ягодиц мальчика, проникая в самые укромные места и доставляя такую боль, что она казалась хуже, чем от крапивы! Коля изревелся весь, а ягодицы его к концу этого этапа экзекуции раскалились, что твоя печка.</p>
<p>
Вот тут-то, наконец, и подошла очередь розог. Учитывая тяжесть проступка, Семенов решил выдать негоднику полтора десятка ударов. Столько еще не доставалось здесь ни одному мальцу дошкольного возраста, поскольку просто повода не было. Хорошо вымоченные ивовые прутья хлестали так, что Коле казалось, его сейчас просто разрубят напополам! Боль после этих ударов не уходила, а только накапливалась, и последние из них, попадавшие по уже настеганным местам, казались особенно невыносимыми. Как ни удивительно, банщик при этом умудрился обойтись без просечек, и жестоко высеченный Коля довольно быстро пришел в себя по окончании экзекуции и ушел из бани собственными ногами, хотя рубцы от розог по-прежнему болели и боль эта только усиливалась, когда к ним прикасалась ткань трусиков.</p>
<p>
Когда Колю вели домой, ему казалось, что весь город сбежался посмотреть на него выпоротого. Ему было стыдно поднять глаза, да и слезы на них не просыхали всю дорогу. Очутившись в своей комнате, он тут же повалился на кровать и выплакался, потом заснул до следующего утра, хотя и крапивные укусы еще зудели, и рубцы продолжали побаливать, хоть уже и гораздо меньше.</p>
<p>
Утром Коля обнаружил, что ему больно присесть и завтракать придется стоя. Няня, однако же, его приласкала и дала понять, что все свои прегрешения он искупил.</p>
<p>
Идти к приятелям на детскую площадку было страшновато, но сидеть дома было скучно, и Коля все же пошел. К его удивлению, никто его там не дразнил, а, напротив, поздравляли с "боевым крещением" и с интересом подсчитывали количество полосок на его ягодицах. Как тут же выяснилось, никто из этих мальчишек столько зараз не получал, так что их отношение к претерпевшему все это граничило даже с восхищением.</p>
<p>
Проксан был хмур и прятал глаза. Оказалось, у него вчера состоялся разговор с Далином по поводу горючих смесей, во время которого юному веррителю прямо было сказано, что его приятель пострадал в том числе и из-за его безответственности. Проксан даже было вякнул, что готов разделить с Колей Лансковым его порку, но Далин отрезал, что каждый должен расплачиваться за собственную глупость, что для Проксана эти розги будут все равно что комариные укусы, так что пусть он лучше страдает морально, а ко всяким воспламеняющимся веществам больше не прикасается, пока не наберется ума. Сколько лет ему теперь предстоит "набираться ума", Проксан так и не понял и потому впал в уныние. Ну и главное, он просто не знал, как загладить свою вину перед Колей.</p>