Края засеки терялись в кустах, ее долго пришлось обходить. Мы продирались сквозь заросли. а Бертран старался провести коня по чуть более чистому месту. На той стороне кусты почти исчезли, и никаких самострелов мы не нашли.
- Не понимаю, - бормотал Бертран, обводя коня мимо большой поваленной ели, - почему одна и та же вещь в разное время и разных местах стоит по-разному. Вот сколько стоит рогатина? Сколько стоили мои сапоги? Цена - это свойство, вроде веса, ее нельзя менять...
- Почему это нельзя? - ответил уставший Сумочка, - Очень даже можно. И нужно. Мы, купечество, делаем состояния из ничего, просто из разницы в стоимости. А вот вам для этого надо грабить и воевать. Мужикам надо работать.
- Да! - заявил вдруг Косынка, - Настанет время, когда купцы будут важнее рыцарей и даже королей!
- Эк занесло тебя пророчить! - оборвал его я, - Мы, похоже, на месте.
Место это было вырубкой. Она недавно пышно заросла малиной и крапивой, но было видно, что скоро эта сырая жгучая поросль кончится. И верно, мы вышли на полянку, поначалу как засеянную клевером, а дальше затянутую молодой земляникой. В центре стоял небольшой деревянный домик, а поодаль сидели собаки, очень похожие на пегих волков, смотрели на нас, но не подавали голоса. Собачья стая не возражала, когда мы вошли в этот дом.
Я разжег открытый очаг - кое-какие дровишки еще оставались в комнате - и постарался напустить побольше дыма, выкурить насекомых. Пока дымило, Бертран приводил в порядок и спутывал Грома, а Арнаут с Гираутом пошли поискать воды. Я же собрал хворосту.
***
Потом мы продолжили тот разговор, что разбудил Собирателя Плоти. Косынка возвращается и говорит:
- Цена правда не может быть фиксированной, иначе ничего на ней не нарастет. А деньги в самом деле надо делать из ничего.
- Много ты их наделал? - возразил я, - Ты, дорогуша, кучу золота в ничто обратил.
Надоел мне этот разговор, да и при Бертране он уже мог быть опасным.
- И ты тоже, и ты тоже, - покачивал Косынка круглой головой.
Он всегда так - становился непроницаемо-наивным, и не знаешь, хочет ли он тебя обидеть или нет? Однако вспоминать о моем бывшем золоте я бы сам при Бертране не стал.
А Бертран, вроде бы не слушая нас, простолюдинов, всех усадил и приказал:
- Решим, парни, кто теперь куда пойдет!
Первым начал я:
- Я, - еще до изгнания Дунканом я стал жить как во сне, уснул окончательно после убийства нашего дурачка, а теперь вот вроде бы очнулся, - я пойду... Не знаю, как вы, а я выйду к заливу и поклонюсь небесному свету - благодаря ему я убил оборотня, а не мальчишку. А в ночь Огня и Воды... Я иду туда!
- Ты чего злишься? - говорит Сумочка, - Все в порядке.
- Да я не злюсь...
Косынка продолжает:
- Нам надо за реку! Там отец...
- Нет, - повелевает Бертран, - туда я вас не поведу.
- Но почему?!
- Мы безоружны, говорю вам третий раз!
- Слушай, Бертран! - говорит Сумочка, - Пойдем с нами! Отец тебе заплатит, тебе ведь надо оружие, так?
- Нет, говорю! В рабство захотели? или в наемники?
Тут Косынка встает и упирается взглядом в Бертрана, словно баран:
- А ты куда собрался, вождь?
- К себе.
- Ну и иди в свой нищий Вентадорн, если тебе так страшно!
"Если трусишь" сказать он пока не решался, но почву уже прощупывал.
Бертран тоже встал:
- В моем, как ты сказал, нищем Вентадорне даже слуги и женщины получают образование...
- Ты выбираешь занятия женщин и слуг?
- Тихо ты! - прикрикнул я, - Пусть он говорит!
- Ладно!
- Бертран, а ты куда?
- Если вам это надо, можно пойти в город на ярмарку - это дня три-четыре - а потом переправиться ниже по реке...
Все это меня уже не касалось.
- ... там я куплю хороший меч и смогу...
Тут навострил уши и встал я, а за мною и Сумочка.
- Погоди-погоди! Это на какие деньги ты собрался меч покупать?
- Я перед тобой отчитываюсь?
- Да, это мои деньги.
- Твои?!
- Так ты спрятал второй золотой?!
- Да! Да! Но ты потерял мой меч!
- Бертран! Меч потерял ты, ты не должен был...
- Ты знаешь, что должен и не должен рыцарь?!
- Верни золотой!
- Да, Бертран! - неожиданно вмешался Сумочка, - Знаешь, сколько его семье придется зарабатывать, чтобы накопить новый?
- Нет! Мельник, ты должен мне меч!
- Это мошенничество.
- Ты же вор, Рыцаренок! - крикнул Косынка; он никогда не мог оставаться спокойным, если при нем ссорились, его несло в истерике, и иногда шли в ход ножи. И тут он вынул нож и пошел на подогнутых ногах к Бертрану, очень медленно. Тот молниеносно ухватил Сумочку за горло, прижал к себе и вынул кинжал; тот походил на нож для чистки рыбы, просто длинный изогнутый клин с очень тонким концом, но заточен с обеих сторон.
- Стой, или зарежу твоего братца-торгаша, - Бертран скалился так, что это мешало ему говорить, но он казался спокойным. Это-то Косынку и подвело.
- Ты вор и трус!
Я перехватил Косынку сзади и попытался вывернуть нож из руки; запястье было потным, оно легко провернулось, а мальчишка досадливо дернул кистью. Потом он упал - Бертран кольнул его под ребра - мне казалось, очень легко.
- Подлец! Я же его держал!!!
Косынка свалился на пол, как полупустой мешок, и точно так же мягко на пол лег Сумочка. Раненый лежал; сначала из него вместе с кровью вытекло сознание, а потом и жизнь. Бертран наскоро вытер кинжал и вышел.
За ним вышел и я - и увидел: он снимает путы с коня и прячет их. Собаки все так же сидят полукольцом, молчат и ничего не предпринимают ничего.
Когда он встал, я подошел вплотную - казалось, он не видит того, что по сторонам, а, может быть, и не слышит - и тихо приказал:
- Верни золотой - или убей меня из-за него.
Так мне было противно.
- Ты, - рассеянно сказал он, - назвал меня подлецом...
- Да какая разница, очнись!
- Какая разница?
- Верни золотой. Не отстану.
Тот словно бы проснулся.
- Да на, подавись!
Он сорвал с шеи мешочек на шнурке и метко бросил его прямо в кучку собачьего дерьма. Бросаться, как мужик, за своими деньгами в говно при Бертране было ниже моего достоинства, и я ждал. Сумерки, сырые и серые, обесцветили его и особенно меня. Один из псов, очень похожий на волка, но, видимо, не вожак, подошел к Бертрану, сел перед ним, заулыбался и стал мотать хвостом по траве. Тот потрепал его за ушами и сказал плаксиво:
- Ты будешь Друг. Гром, Друг, пошли!
Он потянул коня за повод, пропустил пса вперед, и они двигались по направлению к засеке, пока туман не скрыл их. Остальные собаки ушли; так снимается с места и сразу улетает стая галок. Тогда я подобрал мешочек. Бледное собачье дерьмо давно высохло, мешочек не запачкался, но я, сорвав его, выбросил подальше, а золотой снова упрятал в пояс.
Я вернулся в дом. Косынка лежал на спине с открытыми глазами - видимо, брат перевернул его и отступил. Сам Сумочка сидел в угол носом в позе созерцающего жреца, скрестив ноги, и сосал палец. Я не стал его трогать.
Всю ночь я для чего-то поддерживал огонь, а Сумочка так и сидел, посасывая палец, аппетитно чмокая, и все клонился к стене, пока не уперся в нее лбом.