А оно решило: тогда освободи меня.
Но как?
Они мешают, они внутри! Они причиняют боль.
Я встал на колени перед ним, как перед роженицей, и воткнул стрелу примерно на уровне моего плеча. Сухая каменная корка треснула, трещина поехала вниз с сочным арбузным звуком, и пульсация прекратилась. Серебряный наконечник расплавился и закапал на обгоревшую землю - я обжег колени, пока стоял - древко вспыхнуло и распалось в пепел, который я рассеял своим дыханием. Я ждал, а ядро медленно прекратило пульсировать.
Я думал, оно разродится само или те, кто внутри причиняют боль, выберутся сами. Пока я ждал, как-то очень быстро наступила ясная звездная ночь. Видно было, как из трещины, как будто из окна горна, рвется слепящий рыжий свет. Да, но схваток-то у каменного яйца не может быть!
Ядру, я чувствовал, было больно. Я представил, что это тыква, что внутри нет ничего опаснее мокрой мякоти и семян, разделся до пояса и ввел левую руку. Она прошла во что-то горячее и вязкое, похожее на металл, и вскоре нащупала нечто менее плотное и, по сравнению с массой вокруг, холодное.
Это он.
Я провел руку дальше - и определил - это бритый затылок взрослого человека. Человек этот лежит на спине с сильно прижатым к груди подбородком, как будто плывет на спине в погребальной ладье. Дальше уха завести руку мне не удалось, и я потянул его за ухо. Шея, окоченевшая, не разогнулась, но затылок чуть продвинулся вперед и вправо. Когда я дотянулся до другого уха и потянул опять, человек застрял накрепко.
Тогда я ввел правую руку, которую до сих пор старался сберечь от ожога. Когда она ушла по самое плечо, я резко дернул, сдвинул и нащупал помеху: второй человек шел следом, плывя на животе; его длинная коса опутала руку первого - тот после скрестил обе руки на груди и окоченел - а запрокинутая голова этого второго моталась как-то странно, слишком свободно, будто ему глотку перерезали. Обрезать волосы мне было нечем, и я очень осторожно распутал косу и высвободил руку первого. Локтя я ему не сломал: кисть, как пружина, снова вернулась на грудь.
После разделения я обеими руками отодвинул назад того, что с косой. Бритого ухватил за уши и дернул снова. Потом подхватил за локти и вытянул наружу.
Огненный свет пригас на время, и тот человек встал.
"Он! - хищно обрадовалось яйцо у меня в голове, - это он! Я его ненавижу больше всех!"
- За что?!
"Он меня создал/объединил. Наобум, походя, совершил скральный брак! Из-за него я не знаю, кто я, и приобрел при этом сознание. Он больше всех мне мешает! Он мучает меня"
- И ты его, видно, тоже!
Человек тот, одетый в белое, стоял, все так же скрестив руки, и наблюдал. Лицо его было чрезвычайно раздраженным и презрительным, спокойно-бешеным; свет расплава голова его и глаза отбрасывали так, как это делает медь. Он протянул руки вперед и, пятясь, отступил к кустам. Злого сверкающего взгляда от нас с Яйцом он так и не оторвал. Это, видимо, и был тот самый епископ Герма по прозванию Медный Змий, что пропал без вести в лесу около трех лет назад. Какую-то смутную историю о нем и неудачном едином боге я слышал, но школярам запрещалось ее читать.
"Тащи второго. Больно!"
Я снова вложил руки в трещину. Тот, второй, дрейфовал ко мне, еще сильнее забросив голову назад, и это мешало его скольжению. Я нашел его косу и потянул осторожно, чтобы не покалечить и так, видимо, поврежденную шею. Потом надавил на затылок вниз, выпрямил шею и вытянул его под мышки.
Тот быстро встал, растерянный. Он был одет в темное, вероятно, синее одеяние с какими-то крупными сложными знаками. Длинная черная коса, сломанная шпилька, узкие черные глаза и черная бородка с полосами седины. Он смотрел не на Яйцо, откуда возродился, а в лес, мимо, и в глазах его мерцал смертельный ужас.
- Кто Вы?
"Шах Лун Шапур. Презираю - он использовал меня как растение, как дойную корову - но хотя бы сберег меня. Он был предназначен мне - и так и не пришел, дал себя зарезать". Шах Лун судорожно схватил себя за горло и присел рядом со мной на корточки.
"Не разговаривай с ними, они оба давно мертвы"
- А тогда почему у них есть тела?
"Они мертвы и представляют собою тела. Призраки телесны. Есть и третий, берегись!"
Так: епископ Герма всматривался в Яйцо, Лун уселся понадежнее, спина к спине со мной, и нашел себе опору. Я в третий раз погрузил руки в расплав, но не нашел там ничего более плотного, чем некий воздушный пузырь.
- Там воздух!
"Извлеки!"
- Но я не могу, его не ухватить!
"Убери!"
Я в отчаянии просто и воткнул пальцы в пузырь - вдруг кто-то есть внутри? Тогда этот воздух обволок мне сначала кисть, потом руку до плеча и все тело; от этого касания было очень холодно и вонюче. Перед нами повис тусклый кокон, и был в нем прозрачный блондин, как бы спящий головою вниз. Кокон перевернулся; прорвав оболочку, блондин совершенно спокойно и как-то бессмысленно осмотрелся и исчез.
- Почему?
"Это Пуйхл, бессмертный раб смерти, он не мертв сейчас. Он мне легок, он обо мне ничего не знал - но сейчас знает"
- Пуйхл? Теперь все?
"Да, - самодовольно сказало Яйцо, - мне мешает этот жесткий мир. Мне стыдно и противно происходить от него, там такая путаница!"
- Чего ты хочешь?
"Уйти за его пределы"
- Что за пределами?
"Оставьте меня! Отойдите все! Немедленно!"
Отступил чуть вбок епископ Герма; Луна, поддерживая за плечи, увел я. Я не хотел оставлять Его, а Он не хотел быть со мной.
Все трое смотрели. Лоскутья каменной скорлупы снова ненадолго раскалились и упали наземь. Расплав превратился в свет, сначала золотой, потом - ярко-лазурный и в конце концов белый. Огненный шар медленно поднялся в небеса. Епископ Герма смеялся радостно, а из глаз Луна исчез ужас, он глядел восхищенно и весело.
- Боже, не покидай меня! Не уходи!
- Я слишком легкий!
- Не уходи! Нет!
- Следуй за мною, мальчик! Следуй за мною.
Но куда и как мне следовать?
***
Свет расплылся по куполу неба радужной пленкой до горизонта, затмил самые яркие звезды и вмиг исчез. Епископ Герма как бы растворился в воздухе, а шаха Луна словно втянула в себя земля.
Я остался один, и опустошение стало мною. Мне казалось, я так истончен, что вот-вот ночной ветерок рассеет меня - как пепел, как мучную пыль. Я хотел быть с Новым богом, следовать за ним, не расставаться с ним. И тогда бы я вновь обрел живое тело.
Одеваясь, заметил я, что рук моих расплав не тронул, Новый бог не допустил. Только у самых плеч, там, где меня касался нагретый камень, осталось несколько дряблых ожогов.
Я снова пошел на запад к устью реки и после полудня то ли заснул, то ли потерял сознание. Виделось мне узкое мелкое ущелье - а не то и странная дорога - по которому один за другим и группами сломя голову скакали тяжело вооруженные белые рыцари. Мне было лет десять, и я должен был переправить на ту сторону ущелья мать и братьев - только братьями моими были Бертран и близнецы. День стоял яркий, начиналась осень. На нашей стороне был редкий зеленый березняк, березы могучи, как племенные коровы. А на той стороне стояла полоска темнохвойного старого леса. Сначала я позвал их за собой и попытался перелететь ущелье, но не получилось. Тогда я заметил, что две толпы рыцарей образовали коридор и бросился туда. Бежал я по засохшей гремящей глине. Прибежав, присел на корточки унять сбитое дыхание. Они же, братья и мать, меня не догнали.