Оставшееся время мы доедали свою еду молча. Лишь изредка старый, но молодой трактирщик кидал с опаской взгляд на меня.
Я закончил с ежедневной уборкой. Как бы я не пытался, но отыскать потерянную морковку мне не удалось. Кухарка Шеня гремела посудой в подсобке, а Борак разговаривал у стойки с караванщиком. Он пытался выторговать себе лишний медяк за бочонок дешевой хлебной сивухи. Купец уже было махнул на трактирщика рукой и тому пришлось сдаться. Караваны здесь довольно редки, а вот всякий сброд: авантюристы и наемники, охочие на дешевую выпивку — гости бывалые.
Убедившись, что обслуживать некого, я отправился на чердак. Сегодня тот самый день, когда прилетает ворон с указаниями из Академии. Редчайшая птица определит мою дальнейшую судьбу в этой затхлой дыре.
По пути в свою комнату, в углу темного коридора я повстречал Огрызка. Тот спокойно, как у себя дома, почесывал обрубок уха. За полгода пребывания здесь, он стал единственным моим собеседником. От него я почти ничего не скрывал. Если бы Лейнусы увидели меня болтающим с крысой о делах Академии, то наказали бы со всей строгостью. Несмотря на всё мое непростое прошлое.
«Ну что, мой давний друг? Проголодался, наверное, а?» — ухмыльнулся я про себя, доставая из кармана краюху зачерствелого ржаного хлеба и отщипывая от нее небольшой кусочек. Привычка носить с собой еду въелась в меня еще с давних времён. Неизвестно, что со мной может произойти через мгновение.
— Держи, — пальцем я запустил в полет шарик смятого хлебного мякиша и угодил прямо в наглую крысиную мордочку.
Испугано пискнув, Огрызок быстро сориентировался и пустился было уже в темную дыру неподалеку, но увидев меня, лишь недовольно фыркнул и приступил к трапезе. То, что крыса меня не почувствовала еще на подходе, меня нисколько не удивило.
Полумрак чердака успокаивал. Прогнившие половицы пытались скрипеть под моим весом, но кровь альва запирала любые звуки в полной тишине. В дыре деревянной стены, которое Борак называл окном, сидел большой белый ворон и умными черными глазами смотрел на меня. На его когтистой лапе виднелся небольшой тубус белой кости на серебряной цепочке. Птицы, способные летать, в Айвале — большая редкость. Лишь некоторые знатные вельможи и правители имели у себя пернатых почтовых голубей. Стоимость их содержания доходила до стоимости небольших поселений на окраине Срединного Пояса. Птицы питались лучше богатейших мира сего. Перед подачей, пищу пернатых животных, пробовала дюжина слуг во избежание отравления. Вороны же — единственные летучие твари, которые могли перелететь через Разлом. Любая другая крылатая живность, вырываясь из цепких рук Мастера по Птицам, отказывалась пересекать страшную бездну. Если же их как-то заставляли это сделать, то они никогда не возвращались обратно. Никто не знает почему.
Проигнорировав ворона, я подошел в угол своей комнатки и, опустившись на колено, дотронулся пальцем до совершенно обыкновенной на вид доски прогнившего пола.
Щелк! Я отодвинул в сторону неказистую дощечку. В темной дыре показалась старая деревянная шкатулка с вырезанными ликами зверей, что обитают лишь на севере Ашомвела.
Из шкатулки я достал пергамент, увесистое и обшитое сталью черное перо ворона и тюбик с кислотно-зеленой мазью. Тщательно растерев руки субстанцией, я подошел к ворону и погладил по перьям. Убедившись, что мазь работает и мое тело не лежит бездыханным на грязном полу, я отцепил от лапы записку. «Не повезет тем, кто смог бы подстрелить тебя в полете, да, дружок?» — подумал я и сел на тюк сена перед бочкой с недавно купленной Бораком, вонючей хлебной сивухой. Её услужливый трактирщик притащил мне в мои роскошные апартаменты на хранение.
Белый птицы мне вестей еще не приносил. Обычно вороны были черными. Я не смог предположить, что это означает. Может быть, здесь и нет никакой загвоздки. Лишь мое воображение рисует значимость цветовому раскрасу.
За стеной комнаты послышался тихий шорох. Я мгновенно замер, навострив все свои чувства полуальва.
Четыре маленьких лапы. Небольшого веса. Жует.
— Огрызок… — выдохнул я и расслабился. Пора узнать, что мне предрешено посланием из Академии Хронистов.
«Дорогой сынок, Фельдгравик!» — Чувство тревоги мгновенно объяло своим ледяным объятием.