Забастовочный комитет помогал рабочим, он выдавал деньги, хлеб и тому подобное. Но средства были слишком ограничены, а рабочих, которые бастовали, — слишком много. На семью из матери, отца и троих детей приходилось в день двадцать центов — это два фунта хлеба.
Мадлен вспоминала сухое, уверенное лицо Томаса, вспоминала его жестокие слова, про железные руки, которыми он обещал задушить всех непокорных. Ей казалось, она видит эти руки — она слышит, как безжалостно топчут дома с рабочими и их детьми тяжелые ноги роботов…
И все же — рабочие не уступали. Нигде Мадлен не услышала разговоров о прекращении забастовки. Отец утешал девочку:
— Ничего, дочка, вот скоро победим, тогда куплю тебе конфет… Ты которые больше любишь, белые или красные?..
Тим почти ничего не говорил Мадлен. Он просто иногда давал сухие справки о том, как помогает забастовочный комитет и сколько у него ещё остается денег. Наконец, Мадлен не выдержала:
— Достаточно! Я не могу больше. Чувствую, что я сделала какое-то преступление…
Они возвращались назад. Мадлен откинулась на спинку авто и о чем-то напряжённо думала. Как сквозь сон слышала, что Тим всё ещё рассказывает ей о борьбе рабочих, о помощи забастовке, которую ему удалось организовать в Нью-Йорке через газету «Ред-Стар». Вдруг она почувствовала, как Тимов голос снова стал мягким и ласковым. Тим спрашивал ее:
— Что же теперь ответит мне Мадлен? Неужели она не убедилась в правдивости моих слов?
Авто приближалось к центру города. Мадлен вздохнула:
— О, Тим, зачем спрашивать! Вы ведь и сами хорошо видите, что я не могу не согласиться с вами. Но…
— Что?
— Неужели для того, чтобы помочь рабочим, чтобы победить Говерса, надо аннулировать изобретение роботов? Неужели нет другого пути? Ведь подумайте, какое чрезвычайное изобретение, эти роботы! Я не помню за последние двадцать-тридцать лет ничего, что имело бы хоть приблизительно такой вес, как это изобретение…
Тим улыбнулся. Он осторожно взял между своих широких ладоней маленькую Мадленину руку и ответил.
— Кто вам сказал, что роботов надо уничтожать? Их надо покорить нашей воле. Неужели мне, газетчику, надо объяснять вам, специалисту радиотехники, как приступить к этому делу?
Мадлен посмотрела на Тима широко открытыми глазами.
— Что, разве не понимаете, Мадлен? Вы только подумайте, какая бы это была замечательная вещь. Роботы, действительно гениальное изобретение, — работают не против рабочих, а вместе с ними. Железные чудовища преобразованы из врагов рабочих в их друзей. Человек, который смог бы это сделать, — с моей точки зрения заслуживал бы называться гением. Но как сделать это — я, конечно, не знаю…
— Как?.. То есть, вы думаете, что роботов можно действительно покорить вашей воли? А Бирз?
— В том то и дело, что надо вырвать роботов из-под влияния Бирза. Слушайте, Мадлен, вспомните исторические факты. Когда то, например, дикари и думать не могли о том, чтобы отобрать из рук белого авантюриста ружьё, а он из него стрелял в них. А потом… Потом, они хорошо научились обращаться с ружьём и направлять против тех же белых авантюристов. Не так ли? Ведь роботы — современная совершенная машина. Мы не знаем её. Её изобретатель направил действие этой машины против нас. Но — разве мы не можем отобрать эту машину из его рук?.. Это только дело времени. Для того я и прошу вас помочь нам, чтобы ускорить это время.
Мадлен сжала Тиму руку, глаза её сияли:
— Хорошо, Тим! Соглашение подписано. Это проблема не меньше той, которую решил Томас Бирз. Итак, наша цель: покорить роботов нашей воле. Хорошо!
Теперь понятно, как Мадлен попала на заседание забастовочного комитета. Понятно также и то, что именно думал Тим, когда удивлял членов комитета своими словами об агитации роботов. К сожалению, ни он, ни Мадлен не успели хорошо объяснить комитету, что они имели в виду.
С разогнанного заседания Мадлен спешила к себе, в свою лабораторию. Теперь она хорошо видела, что терять времени нельзя, потому что верный слуга Говерса — Бирз — не остановится ни перед чем, лишь бы раздавить забастовку.
Сбросив пальто, Мадлен немедленно приступила к работе. Однако, посторонний зритель почти ничего не понял бы в той работе. Мадлен сидела у небольшого сложного аппарата, напоминающего собой радиоприемник, и напряженно выстукивала телеграфным ключом. Если бы какой то посторонний зритель был опытным радиотехником, он, взглянув на всё это, объяснил бы нам: