С другой стороны, меня иногда мучил вопрос, почему он пощадил меня тогда? То ли считал ниже своего достоинства марать руки об девчонку, то ли был благодарен за мою невольную помощь, то ли собирался использовать ещё, в будущем, то ли… ааа, я не знаю! Я бы очень хотела это узнать, но… но я знала лишь, что он меня пощадил тогда, хотя мы ругались не раз и хотя было время, когда защитников около меня не было… или… или всё дело было в той силе, которая тогда у меня была? Но, увы, это было давно – и за использование силы я расплатилась. Или… или всё-таки не из-за неё? Тогда за что? Отчего я потеряла память о нескольких месяцах моей жизни? От того, что сотворила с ним? Или из-за чего-то иного?..
- Ты смотри, зайка острозубая, следи за своими словами, - он вдруг усмехнулся, - А то, знаешь ли, другие парни могут тебя не так понять. И тогда что-нибудь будет. Но, наверное, тебе это не понравится. Хотя…
Подхватила подушку и запустила в него. Он, извернувшись, поймал её ещё до того, как получил ею по лицу.
- Ээй, ты говорила, что не сильно злишься на меня из-за общаги!
Кстати, об общаге… Блин, общага!..
Я потянулась за тапком. Он, заржав, выскочил из комнаты. Вместе с моей подушкой. А и хрен с ними, с обоими!
Мрачно поднялась и закрыла-таки дверь на щеколду. Всё-таки круто, что его отец её на дверь моей комнаты привинтил. Свет заодно выключила и снова легла. Но мне не спалось. Перед глазами стояли умирающий Хаарр, крупный черепах, которого во сне звали «зверем, живущим в камне» и Хьа, разбивающая камнем свою руку в кровавое месиво. Это был длинный, очень длинный сон. И очень яркий. Та Хьа как-то иначе воспринимала мир, намного проще, чем я. Да и речь у них была простая, минимум слов, скудный словарный запас, кривые – на мой взгляд – фразы. Но все её ощущения были такими яркими… как будто она была мной…
Задумчиво села на кровати, обхватив колени.
Хьа… непривычное имя… простое… такое же, как и Хаарр… Но о Хаарре мне было трудно вспоминать – с ним было связано несколько тяжёлых сцен. И, кажется, он убил кого-то, кто был дорог этой девушке. Ну, или как-то этому поспособствовал. Хьа… ещё она в том сне рыдала над свежезасыпанной землёй… над чьей-то могилой… ей это приснилось или то на самом деле было в её жизни, а потом она об этом вспоминала? Кажется, это было…
Невольно вздрогнула. Те мгновения, когда Хьа плакала на могиле какого-то Кьякью, были страшными… как будто ножом резали… жуткие мгновения…
С другой стороны, днём, когда Кирилл то ли криво пытался признаться мне в любви, то ли опять вздумал по-дурацки надо мной пошутить, да ещё и поцеловал меня, у моих ног прошла дворовая кошка с рыбьими обглоданными костями и, мало того, когда между нами воцарилось что-то иное, хрупкое и спокойное, даже приятное, мимо пошли те две женщины с похорон, обсуждающие чью-то внезапную смерть… чью-то внезапную смерть… ну, не удивительно, что мне кошмарики снятся: эти двое мне такой момент испортили! Хотя, в принципе, мне их тоже жаль.
Перед глазами опять возникло виденье: Хьа, рыдающая на чьей-то могиле. Вздохнув, поднялась и включила свет. Со светом лежать было уже как-то спокойнее и ничего особо не мерещилось. Хотя и спать так тоже было тяжело.
Сколько я так пролежала, со светом или без сна, неясно. Я слышала, как в соседней комнате кругами ходил Кирилл: ему тоже не спалось. Задумавшись, он там налетел на что-то – и с досадой матюгнулся. Потом мерзавец и вовсе хлопнул шкафом и… и достал гитару. Сел где-то, осторожно перебирая струны. Без слов. Просто мелодия без слов. Звонкие, пронзительные ноты, рвущие душу в клочья… Вначале думала, что это такая серенада – то ли о любви ко мне, то ли о лютой ненависти к соседям, но, вслушавшись, поняла, что это как-то не похоже на песню о любви, даже и пронзительной и трагичной. Иногда в мелодию вплетались глухие тяжёлые ноты от металлических струн. Мелодия… точнее, мелодии не было. Она почти отсутствовала. Или, скорее, он собирал её из отдельных аккордов по ходу. А мне не спалось.