Мне потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить события этого суматошного дня.
Утром я сидела в общежитии и спокойно читала какую-то книгу. Кажись, по истории. Да, именно её! Моя соседка куда-то ушла. Солнце с самого утра нагло лезло в окно, раскаляя воздух в комнате. Ну да ничего, тут только третий этаж. Вот под крышей, наверное, было натуральное пекло.
- Надя…
Я вздрогнула от этого слабого измученного голоса. Растерянно взглянула на дверь, но та была закрыта.
- Надя… - устало позвали от окна.
Окна?!
Развернулась.
Кирилл лежал, перегнувшись через подоконник. Головой и руками в комнату, а ногами и прочим – наружу. Э… Э?! Он откуда взялся?!
- Воды! – с мольбой прохрипел он, протягивая ко мне руку.
- Блин, ты бы хоть раз оделся как все нормальные люди! Шатаешься в толстовке и кожаной куртке в такую погоду…
- Заткнись! – карие глаза мрачно сверкнули, - И дай мне воды! Живее!
Пока я бегала к холодильнику, он сел на подоконник с ногами, затем – перемахнул внутрь.
- Вообще-то, это женское общежитие, - пробурчала я.
- Заткнись, женщина! И сейчас же дай мне попить! Я умираю…
Вздохнув, выудила банку воды. С сомнением покосилась на его покрасневшее и замученное лицо – и достала ещё и пачку сока. Последнюю. Апельсинового. Моего любимого. И денег в заначке осталось мало. Дожить бы до подработки. Ещё раз взглянула на измученное лицо моего друга детства. Опять вздохнула и вручила ему обе пачки с драгоценной жидкостью. Кирилл залпом выдул воду, каким-то чудом не подавившись, потом открыл крышку – швырнул её куда-то в бок – и присосался к горлышку пачки с соком. Когда он вернул мне пачку, там сок трепыхался почти на самом дне. Жалкие остатки.
- Слушай, тут женское общежитие, - мрачно повторила я, - Ни через дверь, ни через окно сюда заходить нельзя.
- А! – отмахнулся наглый гость. Скинул куртку прямо на пол.
Вот вредный свин!
Но тут…
- Э-эй… - робко проблеяла я.
Но парень уже снял и толстовку, оставшись с обнажённым торсом. По его мускулистому телу пот стекал струйками. Он брезгливо отшвырнул толстовку, вымокшую и явно не благоухавшую. Ой, где ж он такую рваную рану получил?
Что-то упало у двери. Мы недоумённо обернулись.
Моя однокурсница, очкастая тихоня Маша, ныне красная как пион, отчаянно собирала листы, в кучу, небрежно, дрожащими руками, хотя обычно славилась редкостной опрятностью и чистотой.
- П-простите.
- Маш, ты не это… мы не…
- Простите, что вам помешала! – отчаянно вскрикнула она и выскользнула прочь, с грохотом затворив за собой дверь, так что штукатурка посыпалась с потолка. Один из листов чистовика конспекта, красиво размеченный маркером в самых важных местах, остался сиротливо лежать на полу.
- Слышь! – возмущённо возопила я, тыкая в его сторону пачкой, в которой на дне отчаянно трепыхались остатки сока.
- Заткнись, женщина! Я не могу больше…
И Кирилл, мрачно пройдя мимо меня, растянулся на моей постели. Грозно протопала по комнате и плюхнулась на край кровати, пихнула его в бок локтём.
- Эй!
- Глянь, как я на сук напоролся, - он указал на грудь, на глубокую рваную рану, так и не успевшую запечься из-за вымокшей одежды.
- Так ты боевое ранение скрывал? – вскидываю бровь
- Ну, не солидно ж мне и с ранением ходить! - широкая ухмылка.
- Так хоть бы куртку снял! А то можешь получить и тепловой удар за компанию.
- Дык кровь хлестала. Прикинь, мою толстовку – и с кровавыми пятнами.
Прикинула – и расхохоталась. В принципе, он прав – о стариках нашего города надо позаботиться: у них сердце хрупкое с возрастом становится. Это молодёжь почти ничем не испугаешь.
Я вскоре успокоилась и нагнулась, чтоб получше рассмотреть его рану: отец моего друга считал, что шрамы только украшают мужчину – если воин он хилый – а боль терпеть, мол, полезно, для укрепления мужского характера, а сам Кирилл мог ходить как есть, поэтому роль медсестры в их доме мне пришлось взять на себя. Впрочем, редко кто умудрялся сильно зацепить этого парня.