А грузик всё больше и больше отклоняется. Двадцать пять уже градусов, двадцать шесть. А в отсеке ещё несколько матросов было и все стоят, и на приборчики свои смотрят. Я как матом заору:
– Блин, делайте же что-нибудь! Хрен ли, вы на приборы смотрите?! Вы же так здорово по лодке прыгали, когда тренировались пожары тушить! А что здесь встали-то?!
А мне один и отвечает, нерусский, якут, наверное:
– Моя умеет только пожар тушить. А с креном бороться, моя не умеет.
Но в этот момент лодка на аварийное всплытие пошла и выпрыгнули мы из воды, как чертик из табакерки. У меня аж от сердца отлегло. А оказалось что мы на ваера какого-то рыболовного сейнера напоролись. Сейнер, тот, рыбу ловил, донным тралом. Трал по дну два троса тащат, ваера называются. А мы, аккурат, рубкой эти ваера и зацепили, вот лодку и стало наклонять. Мы как всплыли, смотрим, а у нас на палубе, перед рубкой эти ваера лежат. С одной стороны от нас трал с рыбой, а с другой сейнер, и капитан на этом сейнере орёт благим матом, дескать, какого чёрта, мы ему промысловое вооружение испортили? А мы все чуть не поседели, и пошёл бы он со своим промысловым вооружением.
Командир и говорит:
– Руби ему, к хренам собачьим, эти ваера! Чтоб знал, где можно с тралом ходить, а где нет!
Ну, ваера разрубили и опять под воду. Вот ведь идиоты думаю. Только-только, чуть не утопли к чёртовой матери, так нет, чтобы назад, в Лиинахамари идти, а они обратно – под воду. Оказывается, ещё торпеду не стрельнули. Ну, через два дня командир написал, что торпеду пульнул, отметки, где надо сделал, радиограмму дал и пошли мы назад.
Так, что никакой я не бесстрашный и не пофигист. Вот когда мы на лодке ваера зацепили, вот тогда я сильно струхнул. Думал: всё, кранты. Не выплывем уже. Но, что больше всего злило, так это то, что ничего от меня самого не зависело. Чтобы я ни делал, а только никуда бы я с той лодки не делся. Вместе с нею бы утоп. Хочу я этого или не хочу. Всё-таки в рыбном флоте лучше, там есть, хоть, куда прыгнуть в случае чего.
Интересно, сколько за этот рейс насчитают? Тысячи три наверное выдадут. Всё-таки у меня оклад-то большой, больше чем у боцмана. Только боцман пьёт меньше, поэтому у боцмана есть «семёрка», а у меня «семёрки» нет. И, наверное, уже не будет. По крайней мере с этого рейса. Если Бог даст, доберёмся до Находки, пропью, к хренам, рейсовую зарплату. Хотя, я бы, наверное, и так её пропил. Но теперь хоть повод есть.
О, снова капитан. В плот заглянул:
– Пойди, – говорит, – сынок. Посмотри, может кто внизу остался.
Блин, у тебя, что, других моряков нет? Или ты думаешь, что у меня зрение лучше. Я только-только место самое лучшее занял, а теперь вставать придётся. Место конечно займут. Попу поднял – место потерял. А подвернётся ещё раз место возле проёма или нет, тоже вопрос. Но делать нечего. Иду вниз. Везде пусто. Только в машине механики возятся, вдруг запустят главный, тогда ещё и в САК сходим.
О! Прачка с чемоданом лезет. Большой такой чемодан. Еле тащит бедная. Учёная уже, давно в море ходит. У меня, так, мозгов не хватило – вещички собрать. А эта… Надо же, полный чемодан барахла.
– Слышь, мать, в плотах для твоего чемодана места нет.
– Это для тебя, тузлук (так нас – рыбмастеров, на Дальневочном флоте рыбной промышленности кличут) места нету, – говорит.
Прачка у нас баба специфическая. Я второй рейс с ней делаю. У неё левый глаз смотрит прямо, а правый смотрит на левый. Такая вот оптика у нашей прачки. Ещё у неё на правой руке только три пальца. От рождения она такая, говорят. Ещё она толстая, как бочка. Точнее жирная. Вечно напялит трико в обтяжку, аж всю жопу облегает. Выставит задницу над трапом и драит палубу. Идёшь снизу, так обязательно на её жопу взглядом натыкаешься. Хорошо если это после обеда, но если перед, то можно запросто аппетита лишиться. Ей старпом уже несколько раз говорил:
– Петровна, не одевай ты трико. Стыд ведь.
А она ему:
– А, что? Я когда в трико, то на меня мужчины смотрят, а раз смотрят, значит им нравится.
А ведь каждая баба того и добивается, чтобы на неё мужики смотрели. Очень страшная баба.
В прошлом рейсе, за неделю до 8 марта ко мне в каюту заходит помполит и говорит, сделай, мол, стенгазету для женщин, к их празднику. Вот думаю, мудило. Будто у меня время есть – стенгазеты делать. Мне бы после вахты ноги до койки дотащить. А он – стенгазету! Сам-то он целыми днями ни хрена не делает, вот бы и рисовал свою стенгазету. Так он ко мне припёрся. И ведь откажешься, может характеристику плохую дать: так мол и так, работник хороший, но стенгазету сделать отказался. И всё, больше САКа хрен увидишь.