— Ивук! — обрадовалась Маюк, увидев меня.
Часто дыша, она забралась ко мне на телегу.
Черная туча уже висела над нами. Вдруг из ее мрачной глубины вырвалась ослепительная молния, и первые раскаты грома пронеслись над полями, замершими в тревожном ожидании.
— Поезжай скорее, сейчас начнется! — испуганно проговорила Маюк, и я видел, что ее руки, поправлявшие растрепанные волосы, дрожали.
Я завернул лошадь.
В ту же минуту снова сверкнуло и ударило где-то совсем близко. Маюк вскрикнула и, побледнев, прижалась ко мне.
Первые крупные капли, как пули, подняли на дороге быстрые фонтанчики пыли. Под порывами ветра склонились придорожные кусты, а пыль, словно ища спасения от дождя, закружилась вокруг нас, заскрипела на зубах.
На дне телеги валялся большой мешок. Я накинул его на наши головы. И вовремя — дождь хлынул как из ведра.
— Я боюсь, — прошептала Маюк.
— Не бойся. — Я осторожно обнял ее за плечи.
Лошадь шла шагом, но я не погонял ее. Мне хотелось ехать вот так хоть целые сутки. Пусть сверкают молнии, пусть хлещет дождь — рядом со мной Маюк, девочка, которую я люблю.
Да, я люблю ее! Только сейчас я решился признаться себе в том, что я люблю Маюк. И буду любить ее всю жизнь.
А она? Любит ли она меня? А что, если взять и спросить ее об этом? И сказать ей о своей любви. Нет! Даже подумать об этом страшно. Да у меня и язык-то не повернется! Лучше я напишу ей письмо. Сегодня же вечером, как только приеду, так и напишу.
Тут снова громыхнул гром, и Маюк крепче прижалась к моему плечу. Ее пунцовая щека оказалась возле самых моих губ, и мне так нестерпимо захотелось ее поцеловать! Я спрыгнул с телеги пошел рядом, держа вожжи.
Оказалось, что мы уже подъехали к деревне.
Маюк сняла с головы мешок, он все равно промок насквозь.
Вот и наши дома. Маюк спрыгнула на землю и, заглянув мне в глаза, сказала:
— Какой ты хороший, Ивук!
Я растерялся и не нашелся, что ответить, а она кивнула мне и, прыгая через лужи, побежала к своей калитке.
Поздно вечером, когда все в доме заснули, я достал из своего старого школьного портфеля тетрадку, карандаш и сел писать письмо. Я решил написать его стихами.
Я долго сидел, глядя в темное окно, писал, зачеркивал, рвал и писал снова. Окно из черного стало серым, когда стихи были готовы. Мне они очень нравились.
Как ясные звездочки,
Твои черные очи,
Твои щеки, как яблоки.
Я люблю тебя очень.
Я положил листок со стихами в конверт и заклеил его.
Утром я встал с тяжелой головой. Будто магнитом, потянуло меня к окошку, откуда виден дом дядя Павла. Проснулась ли Маюк?
Два дня протаскал я свои стихи в кармане, все не решаясь отдать их Маюк. Дело кончилось тем, что я наклеил на конверт марку и бросил его в почтовый ящик.
Прошел день, другой, третий... Я видел Маюк ежедневно то на работе, то вечером на гулянье. Она ни словом не поминала о письме, и я терялся в догадках. Может быть, она не получила моего письма? Или получила и теперь в душе смеется надо мной и над моей любовью?
Иногда мне хотелось просто подойти к ней и спросить, получила ли она мои стихи, но я не в силах был преодолеть свою робость, молчал и отводил глаза.
Шло время. Кончилось, отцвело солнечное лето. Запахло осенней свежестью. Вторая половина августа — самая грибная пора. Но мне было некогда ходить по грибы. Я теперь работал на вывозке зерна.
Как-то я возвращался с заготпункта. Лошадь бежала мелкой рысью, потом пошла шагом. Я не подгонял, зная, что она тоже устала за день работы. Улегшись поудобнее на разостланные мешки лицом к небу, я стал думать о том, как мне жить дальше.
Мой отец погиб на фронте в конце войны под Берлином. Осталось нас у матери четверо, я — самый старший. До сих пор удивляюсь, как она сумела вырастить всех нас. Тяжело ей пришлось. Сколько раз приходилось делить последний кусок хлеба на четыре части. Бывало, спросишь: «Мама, а ты?» Она только по волосам меня погладит: «Ешь, ешь, сынок, я поела. Вот пить что-то хочется», — и зачерпнет из кадки ковшик воды.
После войны жить нам стало полегче. Не сразу, конечно. И хотя домишко наш покосился и врос в землю, мы были и сыты и одеты-обуты.
Но этой весной, когда я закончил седьмой класс, мама сказала мне, тяжело вздохнув:
— Видно, Ивук, не придется тебе пока учиться. Невмоготу мне тянуть вас одной... Болею всё, сам видишь...
И я стал работать в колхозе возчиком.
Недавно я прочел в республиканской газете объявление о приеме учащихся в заочную среднюю школу. Вот бы мне туда поступить! Конечно, лучше бы пойти осенью в восьмой класс нашей школы, сесть за одну парту с Маюк. Но раз нельзя только учиться, буду и работать и учиться. Наверное, это трудно, но, как говаривал мой дедушка, легко только за столом руки за хлебом протягивать... Получу среднее образование, а там поступлю в институт, стану зоотехником.
И так мне стало радостно от этих мыслей, что, когда я вернулся домой, мать сразу заметила мое хорошее настроение.
— Что-то ты сегодня веселый такой? — спросила она. — То все грустный ходил, а сейчас тебя не узнать...
— Знаешь, мама, я решил поступить в заочную среднюю школу, хочу стать зоотехником. А грустный — это я так...
Не мог же я маме сказать, что люблю Маюк, но не смею ей в этом признаться и даже не знаю, нравлюсь я ей или нет.
Из ребят, закончивших вместе со мной седьмой класс, еще трое бросили учебу — Никандр, Павлуш и Роза. Я стал уговаривать их поступить в заочную школу, но Никандр с Павлушем отказались наотрез, а Роза охотно согласилась. Мы с нею послали заявления и с первого сентября начали учебу.
Журавлиной песней пролетела осень. Наступила зима.
Признаться, мне было трудно учиться. Все вечера напролет приходилось сидеть за учебниками. Я знал, что вечерами наша молодежь собирается в клубе, и меня неудержимо тянуло туда — в кино, на танцы, — ведь там я увижу Маюк!
Я крепился месяц, потом не выдержал. Пошел в клуб раз, другой, а там и зачастил.
Однажды вечером, когда я уже надел свою лучшую вышитую рубашку, готовясь идти на танцы, открывается дверь, и входит Роза.
— Ивук, — говорит она. — Что-то у меня сегодня задача по алгебре не получается. Помоги мне...
— Какое там помоги! Я сам уже две недели алгебру в руки не брал, — говорю я.
— Это почему же? — Роза сурово сдвинула брови.
— Да так...
— Ах, так? Никуда ты сегодня не пойдешь! — Роза решительно скинула пальто, развязала платок и уселась на лавку возле стола. — Садись, будем с тобой задачи решать.
Пришлось мне остаться и решать задачи.
И так с тех пор повелось. Почти каждый вечер Роза приходила ко мне, и мы вместе занимались.
В середине зимы мы оба хорошо сдали зачеты за полугодие.
— Спасибо, — сказал я тогда Розе. — Если бы не ты... В общем, ты молодец, настоящий товарищ!
— Ладно, — смущенно ответила она. — Что ты меня нахваливаешь? Мне и самой легче заниматься, когда вдвоем...
Как-то днем, когда я вывозил на поля навоз, мою подводу догнал Эрик.
— Ивук, — начал он с хитрой улыбкой. — Что это ты перестал дружить с Маюк? Или она дала тебе от ворот поворот?
Я похолодел. Неужели вся деревня знает, что я люблю Маюк?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — с трудом ответил я.
— Тут и понимать нечего, — захохотал Эрик, закинув вихрастую голову. — Говорят, что ты влюбился в Розу, все вечера с ней проводишь.
Я не на шутку разозлился:
— Мы с Розой учимся вместе и вечерами занимаемся. Чего глупости-то зря болтаешь!