Примерно в то же время, когда лил страшный дождь, один человек прислал осведомиться о моем самочувствии, и я ответила…
Дождь моих слез
Льет и льет, ни на миг не кончаясь,
А сегодня в душе
Тучи сгустились так плотно,
Что и вовсе не видно просвета.
Сложила в последнюю ночь месяца Бегающих учителей…[89]
Говорят, навещают
В эту ночь нас души умерших,
Но ты не пришел.
Неужели живу я в селенье,
Которому имя Бездушие?
Изливая заветные думы свои…
Знаю, никто
Обо мне не станет печалиться,
Так не лучше ль самой
Оплакать себя, пока
Я еще здесь, в этом мире.
Когда в мире было неспокойно…
Пока годы и дни
Коротала бесцельно, вздыхая
И томясь от тоски,
Мир непрочной росинкой
Повис на поникшей траве.
* * *
Что же мне делать?
На что решиться — не знаю…
Таков этот мир:
Порвешь с ним — печаль одолеет,
А жить в нем — лишь множить обиды…
* * *
О, если бы в мире
Не было больше страдальцев,
И мы бы могли
Удерживать в нем всех тех,
Кто сердцу особенно дорог…
Однажды, приехав в горную обитель, услыхала величавые голоса монахов, читающих сутру…
Покинула дом,
Охваченный пламенем страсти[90],
Полный суетных дум,
Чтобы здесь в тишине внимать
Гласу Благого закона.
Когда была в Курама, мне из соседней кельи вдруг прислали плоды, разложенные на веере…
Семян благочестия
Посеять еще не успела
И понять не могу —
Откуда вдруг появились
Прекрасные эти плоды?
Перед домом моим проходил монах с цветами «оминаэси» — «девичья краса» в руках. «Куда держишь путь?» — спросила я его, и он ответил: «Иду на гору Хиэ возносить молитвы будде Амида, цветы же эти возложу на алтарь». Тогда я привязала к цветам такую песню…
Если имени верить,
Пять преград у них на пути[91],
Но я все равно
Завидую этим цветам,
Устремившимся к горным вершинам.
Послала отшельнику из Харима…[92]
Из тьмы выходя,
Во тьму погружаясь[93], блуждаю
Зыбкими тропами.
Освети же мне путь, далекая
Луна над горной вершиной.
Когда приехала в Кумано, то, будучи нечистой, не смогла поднести дары…
Просвета все нет,
В душе моей стелятся тучи,
Затмевая луну…
Как грустно, ведь и сегодня
Не очистится, верно, небо.
По пути в Исияма остановилась отдохнуть в месте, которое зовется Ямасина — Горные уступы, а так как хозяин показался мне человеком весьма чувствительным, сказала: «На обратном пути тоже не премину..», а он мне в ответ: «Вряд ли могу надеяться»…
А все же попробуй
Моего возвращенья дождаться.
Вряд ли я упаду,
Оступившись на горном уступе,
И больше сюда не вернусь.
Мимо проходил весьма почтенный монах и обронил веер, я же послала человека ему вослед с веером и с такой песней…
Ах, этот веер,
В одно мгновенье забытый!
Ты его уронил,
Оступившись у всех на виду
И загрязнив свое имя.
Посылая тушечницу…
Никогда
О прошлом писать не наскучит!
Возьмешься за кисть —
А в тушечнице вместо воды
Давно одни только слезы.
Сложила, проезжая на лодке мимо мыса, который называется Икагасаки «Что впереди?»…
Доверяла всегда
Судьбу прихоти ветра
И здесь оказалась.
А ведь многие так торопят
Встречу с мысом «Что впереди?».
О летнем ливне…
Быть может, в ночи
Кто-то прошел по лугу Ёдо,
Путь желая скосить?
Подождем, примятые травы
Расправятся снова к утру.
Когда предавалась печальным думам…
Как же мне быть?
Тягостно жить под этим
Дождливым небом.
Рукава мокрее становятся
С каждым минувшим днем.
* * *
И без того
Ночами глаз не смыкаю,
А сегодня и вовсе
Не до сна — да и как тут уснешь —
Колокольный звон вдалеке!
* * *
Стемнеет вот-вот…
Сколько раз я день провожала,
Уныло внимая
Колокольному звону, и снова
Возвещает он: «Солнце зашло».
* * *
Вечерней порой
Облака… От них я не в силах
Глаз оторвать.
Потому и решила — отныне
На небо смотреть не стану[94].
* * *
Снова и снова
Печаль подступает к сердцу.
Ах, если б могла
Пусть совсем короткое время
Прожить, не вздыхая так часто.
* * *
Когда в Сумиёси
Смотрю на бледнеющий в небе
Месяца лик,
Сердце тоска сжимает —
Он так от меня далеко[95].
Один человек, когда я сказала ему: «Стану монахиней», — ответил: «Постарайтесь хоть на какое-то время обрести душевный покой…» Тогда я написала ему так:
Если в мире останусь,
Со всеми бедами нынешними
Примириться сумев,
Боюсь, еще больше горестей
Придется изведать в грядущем.
Увидев на картине адских мук изображение грешников, повисших на дереве с ветками-мечами…
Невыносимо!
Согнулись от страшного бремени
Ветки-мечи.
В каких же таких грехах
Эти люди повинны?
вернуться
89 Месяц Бегающих учителей (сивасу) — иное название двенадцатого месяца по лунному календарю.
вернуться
90 Дом, охваченный пламенем, горящий дом — метафорическое обозначение этого, земного мира, противопоставляемого нирване, царству Будды.
вернуться
91 «Пять преград…» (госё или гогэ) — преграды, которые стоят перед женщинами на их пути к просветлению. В Сутре Лотоса, главе «Девадатта», говорится так: «…перед женщиной пять преград: во-первых, (она) не может стать небесным царем Брахмой, во-вторых, Шакрой, в-третьих, царем мар, в-четвертых, святым царем, вращающим колесо, в-пятых, (обрести) тело будды» (см. Сутра о Цветке Лотоса чудесной дхармы/ Пер. с яп. А. Н. Игнатовича. М.: Ладомир, 1998. С. 209).
вернуться
92 Отшельник из Харима — преподобный Сёку-сёнин (917?—1007), основавший в местности Харима монастырь секты Тэндай, Энкёдзи. Его стихи есть во многих поэтических антологиях.
вернуться
93 «Из тьмы выходя, во тьму погружаясь…» — образ из Сутры Лотоса, глава «Сравнение с призрачным городом», в которой говорится: «Переходя из темноты в темноту, // (Живые существа) никогда не слышат имени будды» (перевод А. Н. Игнатовича. С. 163).
вернуться
94 «Вечерней порой…» — возможно, это стихотворение связано со стихотворением Неизвестного автора из антологии «Кокинвакасю», 484: «Вечерней порой// Печалюсь, взор устремляя // К облачным далям, // Тоскую о той, что теперь// Где-то там в вышине недоступной…»
вернуться
95 «Когда в Сумиёси…» — стихотворение входит в цикл, написанный на смерть принца Ацумити.