Когда ездила в святилище Камо, соломенные сандалии натерли мне ногу, и я обернула ступню бумагой, а какой-то человек сказал:
Разве годится
Божественной этой бумагой[96]
Обвертывать ноги?
Я ответила:
Но ведь недаром Нижним[97]
Святилище это зовется.
В том же святилище мне сказали:
Даже ограду
У обители быстрых богов
Готова перешагнуть[98].
И я ответила:
И все же разве возможно
Стать приношеньем богам?[99]
Пока я встречала рассветы и закаты, печалясь и вздыхая о связях этого мира, кои мимолетного сновиденья непрочней[100], как-то неприметно остался позади десятый день четвертой луны[101], и теперь деревья составляют такую плотную сень, что ни один солнечный луч проникнуть сквозь нее не может[102]. Сегодня, когда я рассеянно смотрела на сад, на траву, зеленеющую на насыпи вокруг дома[103], — другой ее и не заметил бы, а в моем сердце она невольно возбудила щемящую тоску — мне почудилось, будто кто-то мелькнул за изгородью, пока же я гадала: «Кто бы это мог быть?» — человек этот вышел на свет, и оказалось, что это не кто иной, как Кодонэри, отрок, прислуживавший ранее покойному принцу.
В тот миг на душе у меня было как-то особенно грустно, поэтому я попросила дам передать ему следующее[104]:
— Отчего так давно не показывался в моем доме? Ведь ты для меня память об ушедших в прошлое днях…
— Мне было неловко докучать вам своим присутствием, не имея на то определенной причины, — поведал отрок, — к тому же последнее время я жил в горной обители… Видите ли, оставшись без всякой опоры и изнемогая от тоски и одиночества, я рассудил за благо пойти в услужение к принцу Соти-но мия[105], мне подумалось вдруг: «не обрету ли я в нем замену…»
— Рада слышать это, — сказала я. — Боюсь только, принц вряд ли заменит тебе ушедшего. Он слывет человеком весьма изысканным и высокомерным…
— Вы правы, но со мной его высочество был чрезвычайно приветлив, тут же призвал к себе и изволил осведомиться, бываю ли я в вашем доме, когда же я ответил: «Да, бываю», он сказал: «Передай госпоже вот это и спроси, что она об этом думает?»
С этими словами Кодонэри извлек цветок померанца, и у меня невольно вырвалось: «Так пахли когда-то…»[106]
— Я должен спешить. Что прикажете передать его высочеству?
Отвечать письмом было не совсем прилично, но: «Что тут дурного? — подумала я. — До сих пор я не слышала о принце ничего предосудительного и, если я напишу ему всего несколько слов…» Поэтому я ответила так:
1
«Чем рассуждать
Об этом запахе нежном,
Я предпочла бы
Услышать кукушку — так же
Звучит ее голос, иль нет?..»
Принц все еще стоял на галерее и, приметив мальчика, который с видом весьма многозначительным украдкой пробирался к дому, изволил задержать его. «Что скажешь?» — спросил он, и тот протянул письмо. Прочтя его, принц тотчас начертал ответ:
2
«На ветке одной
Сидя, пели когда-то
Эти кукушки.
Неужели ты не поймешь,
Как голоса их похожи?..»
Вручая отроку послание, принц изволил остеречь его, сказав: «И чтоб никому ни звука… Не хочу прослыть сластолюбцем…» После чего удалился.
Кодонэри принес письмо, и я прочла его не без приятности, но отвечать не стала: «Не всякий же раз…»
А принц вслед за первым письмом изволил прислать второе:
3
«Надо было и впредь
Таить свои чувства: открылся
И сегодня грущу
Пуще прежнего, невыносима
Истерзавшая сердце тоска».
Я никогда не отличалась благоразумием, к тому же томилась от непривычного одиночества, поэтому даже это в общем-то пустяковое письмецо показалось мне заслуживающим внимания, и я сочла возможным ответить:
4
«Сегодня грустишь?
А ты попробуй представить,
Как тяжело
Той, что денно и нощно вздыхает,
Давно спознавшись с тоской…»
Так шли дни, принц часто жаловал меня своими письмами, иногда и я ему отвечала. Пожалуй, я даже находила в этом некоторое утешение и меньше томилась от тоски. Однажды от него снова принесли письмо. Оно было чуть более пылким, чем обыкновенно:
5
«Быть может, тебе
Удастся найти утешенье
В недолгой беседе?
Надеюсь, меня не сочтешь
Недостойным своих речей…
Что, если я наведаюсь вечером и постараюсь утешить вас…»
6
«"Найдешь утешенье…" —
Ты сказал… Обменяться речами
Вовсе не прочь,
Вот только, боюсь, злополучная,
Недостойна я этой чести…
Да, "разросся тростник…"[107] и, право, вотще…» — вот как я ему ответила.
Принц, положив наведаться к женщине в не совсем обычное время[108], уже днем приступил к исполнению своего намерения, а посему, призвав человека, которого называли Укон-но дзё[109] — он-то в последние дни и был посредником в их переписке, — сообщил ему: «Я собираюсь навестить сегодня тайком одну особу», и тот, сразу же уразумев, что господин имеет в виду, приготовился ему сопутствовать.
Пожаловав в непривычной для него скромной карете[110], принц отправил человека доложить: «Так, мол, и так, его высочество имеет честь…», и женщина, как ни велика была ее растерянность, все же не сочла возможным сказаться отсутствующей. Днем она ответила на письмо принца, а потому не принимать его теперь, будучи дома, значило бы выказать себя особой, лишенной всякой чувствительности.
И вот, подумав, что довольно будет перемолвиться с ним словом-другим, женщина велела дамам положить круглое сиденье у западной дверцы и провести гостя туда[111]. Но как же он хорош собой, редко встретишь человека столь пленительной наружности! Впрочем, возможно, если бы его меньше расхваливали… Так или иначе, оставаться равнодушной было невозможно, и женщина позволила себе обменяться с принцем несколькими словами, а тут и луна выплыла на небо[112].
— Здесь слишком светло, — говорит принц, — я человек старых правил, живу затворником и не привык… Не заставляйте меня испытывать неловкость, позвольте взойти в дом и сесть рядом с вами. Поверьте, все будет иначе, не так, как бывало прежде…
— Прежде? Вот странность… Не припомню, чтобы мы с вами прежде встречались[113].
Пока они беседовали о разных пустяках, спустилась ночь. «Неужели так и встретим рассвет?..» — очевидно, подумал принц и говорит:
вернуться
96 «Разве годится…» — стихотворение построено на игре слов: «ками» значит одновременно и «бумага» и «боги».
вернуться
97 «Нижним… зовется…» — святилище Камо состоит из Верхнего святилища (Камигамо) и Нижнего святилища (Симогамо).
вернуться
98 «Даже ограду…» — образ из стихотворения Неизвестного автора из антологии «Манъёсю», 2663: «Даже страшную ограду, за которой // Скрыты боги, сокрушающие мир, // Я могу перешагнуть. // Отныне // Именем своим не дорожу…» (перевод А. Е. Глускиной).
вернуться
99 «И все же разве возможно…» — Идзуми Сикибу нарочно делает вид, что поняла присланное ей начальное трехстишие (в котором намекалось на страсть, способную преодолеть любые преграды) буквально. То, что преодолевает ограду святилища, недоступную для людей, становится приношением богам, раз ты говоришь, что я готова ее преодолеть, значит, я должна стать таким приношением, но разве это возможно?
вернуться
1 «…печалясь и вздыхая о связях этого мира…» — незадолго до описываемых в «Дневнике» событий Идзуми Сикибу потеряла своего возлюбленного, принца Тамэтака (977?—1002). Принц был главой Дандзёдай (буквально Обвиняющей и исправляющей палаты), фактически Тайной императорской канцелярии (которая уже с начала IX века была ведомством чисто номинальным, ибо все ее функции перешли к Полицейско-судебному ведомству «Кэбииси»). Поэтому его чаще всего называют Дандзё-но мия.
вернуться
2 «…остался позади десятый день четвертой луны…» — речь идет о четвертой луне пятого года эры Тёхо (1003 г.). Через два месяца исполнялся год со дня смерти принца Тамэтака, и по этому поводу должны были проводиться поминальные службы.
вернуться
3 «…деревья составляют такую плотную сень…» — в эпоху Хэйан, когда время исчислялось по лунному календарю, четвертый, пятый и шестой месяцы были летними; тень под деревьями, образующаяся от густой листвы («коно сита ями», буквально «тьма под деревьями»), — один из признаков наступления лета.
вернуться
4 «…на насыпи вокруг дома…» — во времена Идзуми Сикибу внешней границей аристократической усадьбы обычно служила земляная насыпь. Такие насыпи быстро оседали и разрушались, зарастая травой. Изгородь, о которой идет речь дальше (как правило, она состояла из расположенных вертикально досок или бамбуковых шестов с зазорами между ними), окружала сам дом.
вернуться
5 «…попросила дам передать ему следующее…» — благородная дама никогда не разговаривала сама с людьми низкого звания, тем более мужчинами; посредницами при таких беседах всегда бывали ее прислужницы.
вернуться
6 Принц Соти-но мия — младший брат принца Тамэтака, принц Ацумити. Он имел звание Дадзай но соти — наместник западных земель, то есть был правителем острова Цукуси (соврем. Кюсю). В то время ему было двадцать три года.
вернуться
7 «Так пахли когда-то…» — строка из стихотворения Неизвестного автора, антология «Кокинвакасю» (начало X века), 139: «Пятой луне // Навстречу расцвел померанец. // Его аромат // Вдыхая, вдруг вспомнил: так пахли // Когда-то ее рукава».
вернуться
8 «разросся тростник…» — цитируется стихотворение поэта Ямабэ Акахито из антологии «Кокинвакарокудзё» (вторая половина X века): «Ни слова // Не в силах я вымолвить, горести // Все растут и растут. // Разросся тростник у берега. // Целыми днями лишь плачу…»
вернуться
9 «…положив наведаться к женщине в не совсем обычное время…» — судя по всему, принц предполагал, что Идзуми Сикибу, несмотря на завуалированный отказ встретиться с ним, все равно будет ждать его. Поскольку их отношения находились на самой начальной стадии, и поскольку к тому же принц был гораздо выше женщины по своему положению в обществе, этикет предписывал ему появиться в ее доме ночью, однако принц, желая показать, сколь велика его любовь, решил приехать раньше обычного для таких визитов часа.
вернуться
10 Укон-но дзё (или Укон-но дзо) — Старший стражник Правой личной императорской охраны. Придворный из свиты принца Ацумити. Далее говорится о том, что прежде он прислуживал и старшему брату принца Ацумити, принцу Тамэтака. Некоторые исследователи предполагают, что этим Укон-но дзё был Фудзивара Тиканари, троюродный брат принца по материнской линии.
вернуться
11 «..непривычной для него скромной карете…» — каждый официальный выезд сановника высшего ранга, а тем более члена императорского семейства, обставлялся весьма торжественно, он должен был выезжать в роскошной карете в сопровождении пышной свиты. Поэтому, отправляясь на тайное свидание, знатные особы, желая остаться неузнанными, как правило, пользовались каретами своих слуг.
вернуться
12 «…женщина велела дамам положить круглое сиденье у западной дверцы…» — благородная дама не могла непосредственно беседовать с гостем, особенно если он впервые пришел к ней. Человека более низкого звания вообще бы не впустили в дом, но не впустить принца было невозможно, поэтому его посадили на окружающей дом галерее возле западной дверцы, через которую в дом обычно проходили гости. Сама женщина сидела с другой стороны дверцы, отделенная от принца шторами и церемониальным занавесом. Беседа велась через посредницу, роль которой выполняла одна из прислужниц.
вернуться
13 «…а тут и луна выплыла на небо…» — в этой фразе содержится намек на то, что Идзуми Сикибу беседовала с принцем довольно долго, ведь, как говорилось выше, он приехал к ней еще до наступления сумерек.
вернуться
14 «Не припомню, чтобы мы с вами прежде встречались…» — принц хотел сказать, что не будет вести себя так, как прежние воздыхатели Идзуми Сикибу, но она притворилась, будто не понимает его.