Выбрать главу

136

«Тоскую, люблю, Хочу тебя снова увидеть Прямо сейчас, Цветок гвоздики ямато У бедной хижины горной»[205].

— Ну не безумец ли?.. — невольно вырвалось у нее, и она ответила:

137

«Коли так любишь, Отчего же не хочешь немедля Отправиться в путь? Ведь дорога не под запретом Сокрушительно-быстрых богов»[206].

Принц с улыбкой прочел ее письмо. А так как в последнее время он постигал священные сутры, то написал:

138

«Тропа Встреч — Ооми, С нее давно уже боги Сняли запрет. Но сижу на монашьей циновке И встать с нее не могу…»[207]

Вот мой ответ:

139

«Что же, тогда Сама отправлюсь в дорогу. Тебя же прошу Об одном — монашью циновку Расстелить постарайся пошире».

Пока я коротала часы, это сочиняя, повалил снег, и я отправила письмо, привязав его к заснеженной ветке. Вот как ответил принц:

140

«Снегопад. Пусть на деревьях листьев Еще нет, и весна далека, Внезапно повсюду вокруг Сливы цветы раскрылись»[208].

А вот что ответила я:

141

«"Слива в саду Расцвела раньше срока", — подумав, Ветку я сорвала, И тут же цветы осыпались — Мне снег показался цветами…»

На следующий день рано утром от принца принесли такое письмо:

142

«Зимняя ночь. Любовной тоской истомленный, Глаз не смыкаю. Одно лишь платье на ложе — Печально встречаю рассвет…»[209]

Я ответила: «И тем не менее…

143

Зимняя ночь. Утро никак не наступит, Но наконец Рассвело, и я разомкнула Обледеневшие веки».

Увы, влачить дни, пытаясь рассеять томительную тоску посредством таких вот писем, — не тщетно ли это, право…

Видно, терзаемый какими-то мрачными думами, принц прислал вдруг чрезвычайно грустное послание, в котором были и такие слова: «Вряд ли я задержусь надолго в этом мире…»

Я ответила:

144

«Неужели одной Мне придется рассказывать эту Историю давнюю, Что песням сродни старинным Из бамбуковой чащи веков?»

Принц же сказал:

145

«В этом мире, В унылой бамбуковой чаще, Горестей полной, Я не хочу оставаться Даже на краткий миг…»

Тем временем принц подготовил для женщины тайное убежище. «Возможно, ее нерешительность объясняется страхом оказаться в непривычной обстановке… — подумал он. — Да и домочадцы начнут злословить… Отправлюсь-ка я за ней сам…»[210]

И вот, на восемнадцатый день двенадцатой луны в прекрасную лунную ночь он приехал.

— Поедемте со мной! — сказал принц, а так как и раньше такое бывало, я подумала, что речь идет только о нынешней ночи, и села в карету одна, но он сказал:

— Возьмите с собой кого-нибудь. Надеюсь, у нас будет теперь возможность сполна насладиться задушевными беседами…

«Прежде он не говорил мне ничего подобного. Неужели он решил вот так сразу?..» — подумала я и взяла с собой одну из своих дам. Принц привез меня не в обычное место[211], а в нарочно подготовленное помещение и сказал, чтобы я потихоньку перевезла туда своих прислужниц. «Да, он все-таки решился… — подумала я. — Но, может быть, без особых церемоний и лучше? Пусть люди пребывают в недоумении, гадая: "И когда это она переехала?"» Наутро я послала служанку за своей шкатулкой с гребнями[212].

Поскольку принц изволил находиться в моих покоях, часть решетчатых ставней оставили на время опущенными[213]. Страха я не испытывала, но смущена была чрезвычайно, и, приметив это, принц сказал:

— Я немедля переселю вас в Северные покои. Эти расположены слишком близко от входа и недостаточно укромны.

(Услышав это, я распорядилась, чтобы опустили все ставни, и сидела, затаив дыхание.

— Днем здесь собираются мои приближенные и приближенные Государя-монаха[214], — сказал принц, — вряд ли вам будет удобно. К тому же вы можете разочароваться, увидев меня вблизи, а мне бы этого не хотелось.)[215]

— Я и сама об этом думала, — призналась я, и принц рассмеялся.

— Я не шучу, — сказал он, — будьте осторожны ночью, когда я удалюсь к себе. Вдруг какой-нибудь негодяй захочет подглядеть… По прошествии же некоторого времени прошу вас переселиться хотя бы в те покои, которые обычно занимает Сэндзи[216]. В ту часть дома никто не забредет случайно. И в покои Сэндзи тоже…

Через два дня принц. изволил перебраться с женщиной в Северный флигель, и дамы, пораженные, поспешили донести о том его супруге.

— Он и прежде вел себя предосудительно, а уж теперь… — сказала госпожа. — Я знала, что эта особа не самых строгих правил, и все же, так явно…

«Наверняка принц очень увлечен, раз уж решился тайно перевезти ее в свой дом», — подумала она и, рассердившись, пришла в еще более дурное, чем обыкновенно, расположение духа, поэтому принц, чувствуя себя неловко, некоторое время не заходил к супруге, а оставался в покоях женщины: ему неприятно было слушать пересуды дам, да и перед ней было неловко.

— Дошло до меня, что такие вот неблаговидные дела творятся в нашем доме, — сказала как-то принцу супруга, прерывающимся от рыданий голосом. — Отчего вы не соизволили предупредить меня? Я бы не стала вам мешать. Мне стыдно, что вы столь явно пренебрегаете мной, выставляя на посмеяние.

— Но разве ваше доброе имя может пострадать оттого лишь, что я взял кого-то к себе на службу? — отвечал принц. — Вы постоянно не в духе, Тюдзё и прочие дамы, подлаживаясь к вам, глядят на меня с неприязнью, мне это надоело, вот я и вызвал эту особу, чтобы она занималась моей прической. Вы тоже могли бы пользоваться ее услугами.

Услышав это, госпожа была возмущена, но предпочла промолчать.

Шло время, и я постепенно привыкла к своему новому положению. Даже дневные часы я проводила в покоях принца, причесывала его и выполняла прочие его поручения. Он ни на миг не отпускал меня. В покои же госпожи заходил все реже. И печаль ее была беспредельна.

Сменился год, и в первый день начальной луны придворные, все как один, собрались ехать во дворец Государя-монаха с новогодними поздравлениями. Принц выделялся среди прочих своей юной прелестью, воистину никто не мог с ним сравниться. Глядя на него, я в который раз почувствовала, сколь недостойна… Прислужницы госпожи тоже вышли посмотреть на отъезжающих, однако, тотчас переключив свое внимание на мою особу, проделали дырку в перегородке и толпились возле нее, отталкивая друг друга, словом, вели себя более чем неприлично. Вечером, после окончания церемонии, принц вернулся. Самые знатные вельможи провожали его до дома, тут же было решено устроить музицирование. Слушая прекрасную музыку, я невольно вспоминала то время, когда целыми днями томилась от тоски в своем бедном жилище.

вернуться

205

106 «Тоскую, люблю…» — принц полностью цитирует стихотворение Неизвестного автора из антологии «Кокинвакасю», 695. Гвоздика Ямато (или «японская гвоздика», название было дано в противовес бытовавшему издавна названию «кара-надэсико» — «китайская гвоздика») в японской поэзии издавна символизирует любимую.

вернуться

206

107 «Коли так любишь…» — Идзуми Сикибу отвечает принцу стихотворением, заимствованным из Исэ-моногатари, дан 70.

вернуться

207

108 «И встать с нее не могу…» — в стихотворении Идзуми Сикибу речь шла о синтоистских богах, принц же говорит о буддийском учении, которое мешает ему встретиться с ней. В словах «И встать с нее не могу…» содержится намек на очень популярный среди хэйанской аристократии эпизод из сутры Лотоса, где говорится о том, как, выслушав объяснения будды Шакья-Муни, многие его ученики поднялись с места и ушли. «Когда (Почитаемый в Мирах) произнес эти слова, (присутствующие) на собрании пять тысяч бхикшу, упасак и упасик поднялись со (своих) мест, поклонились Будде и удалились. Почему? Корни греха (в них) были глубоки, а самодовольство велико» (см. Сутра о Цветке Лотоса чудесной дхармы / Пер. с яп. А. Н. Игнатовича. М.: Ладомир, 1998).

вернуться

208

109 «Снегопад…» — это и следующие стихотворения основаны на стихотворении Ки-но Цураюки из антологии «Кокинвакасю», 9: «Стелется дымка, // На деревьях набухли почки, // В снегопад // Цветы опадают с веток // Даже в том саду, где их нет…»

вернуться

209

110 «Одно лишь платье на ложе…» — образ из стихотворения Неизвестного автора, антология «Кокинвакасю», 689: «Неужели опять, // Одно лишь платье на ложе // Постелив, ты прождешь // Меня всю ночь до рассвета, // О дева с моста Удзи?»

вернуться

210

111 «Отправлюсь-ка я за ней сам…» — обычно, если женщина поступала в услужение в чей-то дом, ее переезд обставлялся с большой пышностью. Принц решил избавить Идзуми Сикибу от лишних волнений, связанных с подготовкой такого переезда, и перевезти ее тайно.

вернуться

211

112 «Принц привез меня не в обычное место…» — принц и раньше привозил Идзуми Сикибу в свой дом. Тогда он устраивал ее на какой-то безлюдной галерее. На этот же раз он решил поместить ее в покоях, расположенных неподалеку от его собственных, так, чтобы можно было беспрепятственно навещать ее.

вернуться

212

113 Шкатулка с гребнями — нечто вроде сегодняшнего косметического набора, куда входили все необходимые для ухода за своей внешностью принадлежности. Шкатулки благородных дам были обычно большими и роскошными. Такую шкатулку заказывали, когда девочка была совсем еще маленькой, она являлась одной из главных составных частей имущества женщины.

вернуться

213

114 «…часть решетчатых ставней оставили на время опущенными…» — имеются в виду решетчатые, оклеенные бумагой ставни (коси), которые отделяли внутренние помещения от окружающей дом галереи. Ставни эти состояли из двух частей — нижней и верхней. Когда наступало утро, верхнюю часть ставни поднимали. В данном случае, поскольку в покоях находился принц, ставни оставили опущенными, чтобы его никто не видел снаружи.

вернуться

214

115 Государь-монах — отец принца Ацумити, см. коммент. 40.

вернуться

215

116 «(Услышав это…)» — часть текста, ограниченная скобками, во многих списках отсутствует.

вернуться

216

117 Сэндзи — очевидно, одна из придворных дам принца, которая жила в той же части дома, что и он сам.