Сложив все найденное в кучу, Иеремия задумался над участью своих собратьев: быть сожранным трупоедами без достойного погребения – это худшая из всех участей для наемника. Вздохнув, он замотал лицо платком так, чтобы остались одни глаза и, переваливаясь на все еще неверных ногах, стал стаскивать тела в одну кучу. Все тридцать пять бойцов были здесь, никто не спасся. СТОП!
Иеремия проклял свою многострадальную голову: среди тел не было ни одного нанимателя из той странной троицы, что подсела к столику Капитана в трактире в Сарагосе! Они не понравились ему с самого начала, но заплатили более чем щедро, а в случае удачного завершения дела обещали выплатить премию. Нужно ли говорить, что Капитан согласился. Да и работа казалась не особо сложной – проводить трех «ученых» до некоего оазиса в пустыне Кушана. То, что это не «ученые», было заметно, но правила игры были приняты, поэтому ничего другого не оставалось. И как только добрались они до первой отправной точки – оазиса Уч-Кушлум, весь отряд попал в объятия Безносой. Несмотря на слабость, Иеремия почувствовал подымающуюся в груди волну гнева. Проклятие Ашторет на их головы! Он чувствовал, что здесь что-то не так, но информации пока было очень мало, и Иеремия решил не спешить делать выводы.
Когда он закончил стаскивать тела, солнце село еще ниже. Скоро должны наступить короткие пустынные сумерки, а за ними не замедлит явиться ночь. И вместе с ней на свет вылезут такие твари, что не дай Бог! Иеремия решил повременить с проблемой ночлега и сосредоточиться на ревизии доставшихся ему «по наследству» вещей. Спустя некоторое время он явился обладателем приличной суммы денег, нескольких фляг с вином, парой краюх хлеба и полосок вяленого мяса. В память о Капитане ему достались два кривых магальских кинжала из голубой стали и пара амулетов. Нацепив капитанские амулеты и пристроив кинжалы на своем поясе, Иеремия распихал оставшиеся вещи в два мешка и перекусил небольшой порцией хлеба с сыром, запив нехитрый ужин вином из фляги.
Следовало еще раз обдумать сложившуюся ситуацию: покинуть оазис в таком ослабленном состоянии он не мог, да и лошади у него не было. А еще ни один сумасшедший не отправлялся через пустыню на своих двоих – днем его спалит солнце, а ночью сожрет какое-нибудь чудовище, которыми так богата местная фауна. Подумав еще немного, Иеремия отправился обследовать оазис с целью отыскать более-менее безопасное место для ночлега. Результатом стала растущая неподалеку финиковая пальма, плодами которой Иеремия тут же набил живот. О чем, правда, быстро пожалел – приторно-сладкие плоды вмиг вызвали сильную жажду, и ему пришлось выдуть почти полную флягу воды. Еще он нашел густые заросли пекхулти, чьи широкие мясистые листья и длинные колючки могли послужить неплохой защитой. Отметив этот факт, Иеремия вернулся к оставленным вещам.
За это время в небе над оазисом появились грифы с отвратительными лысыми головами, которые, летая по кругу, снижались все ниже и ниже.
— Мерзкие твари! — буркнул Иеремия, бросая в самого нетерпеливого увесистый камень. Гриф взлетел повыше, издевательски клекоча.
Тихий звенящий смех раздался за спиной наемника:
— Как долго ты собираешься воевать с падальщиками, воин? – спросил мягкий женский голос. Иеремия, чьё сердце за этот краткий миг успело рухнуть в пропасть и вознестись под облака, а затем снова рухнуть, подпрыгнул на добрый фут. Но когда он обернулся, пригибаясь, в каждой руке у него было по кинжалу. Однако воевать на первый взгляд было не с кем. Перед ним стоял ребенок — девочка, одетая в традиционную для жителей пустыни одежду – яркий длиннополый халат и платок, закрывающий почти все лицо. На Иеремию внимательно смотрели два антрацитовых глаза, в которых гуляли искорки веселья. На вид ей можно было бы дать лет двенадцать.
— Откуда ты тут взялась?! – каркнул он и закашлялся, пытаясь скрыть испуг. Осмотревшись, Иеремия убедился, что девочка была одна, и следов присутствия кого-либо еще он не заметил.
— Пришла посмотреть на выжившего, – ответила она, но ее голос странным образом изменился, теперь он принадлежал молодой женщине. – Я хотела вас предупредить, но опоздала.
— Предупредить?! Опоздала?! О чем ты говоришь, дитя?