Потому что, если вдуматься, перед вами не просто роман, а волшебная сказка.
Есть книги (или концепции, в них заложенные), которые, попав к нам в руки в упоминавшуюся уже пору формирования личности, завораживают и зачаровывают навсегда. В жизни Айзека Азимова, например, такую роль сыграла прочитанная в ранние студенческие годы История упадка и крушения Римской империи Эдуарда Гиббона - за всеми историософскими построениями Основания (да и многих других романов) явственно проступает гиббоновский взгляд на мир. А в душу Стерлинга Ланье точно так же запала Золотая ветвь прекрасного английского этнографа, фольклориста и историка религии Джеймса Джорджа Фрэзера. Могу лишь пожалеть, что рядом с нею не оказалось Морфологии сказки и Исторических корней волшебной сказки нашего соотечественника, литературоведа и одного из крупнейших фольклористов XX века Владимира Яковлевича Проппа, чьи работы читаются с не меньшим интересом и увлечением, чем фрэзеровские труды. Однако, читая Иеро не забыт, я порой испытывал странное ощущение, будто Ланье вызубрил Проппа наизусть - столь дотошно выстроен роман по рецептам волшебной сказки.
Не стану читать лекции и превращать наш с вами разговор в литературоведческие штудии, хотя и тянет - ох, как тянет! - вооружившись карандашом и терпением, устроить этакое образцово-показательное препарирование. Тем более, что роман Ланье являет собой прямо-таки идеальное наглядное учебное пособие по использованию принципов сказки.
Вот лишь несколько примеров.
Одним из обязательных элементов сказки является беда. Ею может быть все, что душе заблагорассудится - похищение коварным карлой Черномором красавицы Людмилы, война со злобным царем Бимбаши или разбойные налеты винторогого и мечехвостого Змея-Горыныча. Важно лишь, что герою есть чему противостоять. Что ж - происки слуг Нечистого как раз и являются бедой описанного в романе Ланье мира. И герой отправляется «туда, не знаю, куда», дабы добыть некое «то, не знаю, что» и с помощью оного одержать над супостатами решительную победу.
Позволю себе небольшое отступление. Вот что любопытно: Нечистый - нечист по определению. Его адепты и слуги - враг изначальный. Насколько я могу судить, за всю историю человечества не сыскалось еще деятеля или сообщества, поставившего себе целью творить абстрактное и немотивированное зло. Наоборот, даже самые жестокие тираны и деспоты, самые ярые палачи искренне верили, будто благодетельствуют (увы, неблагодарное) человечество. За пределами этого тезиса остаются лишь излюбленные современным триллером маньяки-убийцы - но речь-то ведь отнюдь не о джеках-потрошителях любых мастей. Исходя из реального исторического опыта и слуги Нечистого должны были бы прокламировать свою приверженность идеалам добра и построения светлого будущего. Но чего нет, того нет. И объясняется это отнюдь не тем, что Ланье не понимал сказанного мною несколькими строчками выше. Прекрасно он всё понимал! Но ведь его приспешники Нечистого на самом-то деле не реальная военно-политическая, идеологическая или еще какая-нибудь общественная сила. Они - просто сказочная беда. И потому в серьезных мотивировках своих намерений и поступков в принципе не нуждаются.
Пропустим непременный для сказки этап сборов в дорогу- с этим и без слов все ясно. Но вот следующий-таинственный лес. Господи, нужны ли тут комментарии? Что может быть загадочнее и таинственнее неизведанного Тайга со всеми его чудесами и невероятными обитателями!
Но - еще одно отступление. В сказке герой в дорогу собирается и даже своим путем-дорогой следует, однако собственно путешествие его не описывается никогда. Существует лишь обязательный набор стандартных выражений вроде: «долго ли, коротко ли ехал, но приехал-. И все тут. Дорогу с ее обязательными разнообразными приключениями придумала и освоила уже послесказочная литература, и в первую очередь средневековый рыцарский роман (помните «гошапсе»?). Бесстрашный и благородный сэр Ланселот Озерный и хитроумный идальго Дон-Кихот Ламанчский - вот они путешествовали не номинально, как в сказке, а вполне реально, с полным ощущением перемещения в пространстве. Пер Иеро Дистин тоже путешествует всерьез - помню, как взахлеб читал я все эти описания, когда в руки мне впервые попала еще только рукопись перевода (задолго до первого издания на русском языке). Но это не нарушение сказочного канона, не отход от него, а обогащение одной традиции другой - прием в литературной практике не только допустимый, но достойный и распространенный. Причем у Ланье это получилось с завидной, прямо скажем, органичностью.