Иеро посмотрел на С'дуну и слегка пожал плечами. Его лицо оставалось спокойным.
С'дуна злобно ухмыльнулся.
— Клянусь, ты твердый орешек, попик. Посмотрим, насколько твердым ты окажешься, погостив в замке нашего ордена на Мануне. Приятное местечко, не правда ли?
Иеро не обращал внимания на его слова. Когда лодка подплыла ближе к пустынному острову, началась атака на его мозг. Он чувствовал, что С'дуна знает об этом, но сам в нападении не участвует. Силы, затаившиеся на острове, знали о Иеро и их нападение было результатом долгих приготовлений. Атака эта была не только атакой, но и тестом и, странным образом, приветствием. Он понимал, что подвергается чудовищному и все возрастающему давлению. Его собирались уничтожить, если это возможно, и, в то же время, ему позволяли, если он сможет, защищать себя. В самой природе натиска чувствовался какой-то элемент сомнения. Нечисть, правившая Мануном, еще не знала, с кем или с чем имеет дело. Его могли убить, когда он был без сознания. Но адепты Нечисти были в достаточной степени напуганы и решили поэкспериментировать с ним. К тому же они, очевидно, думали, что его можно будет каким-то образом заставить присоединиться к ним!
Ему помогли сойти, вернее вытолкнули на причал и, следуя за людьми, с ревуном позади, он подошел по гладкой каменной дорожке к воротам замка Нечисти.
Это последнее физическое усилие, хотя и не особо напряженное, чуть не лишило его последних сил. Он не мог знать, как долго пролежал без сознания, но чудовищно устал и хотел есть и пить. Однако, он не ожидал подобной любезности от врагов, особенно что касалось отдыха. Преимущества, которые получают, допрашивая ослабленного, полуистощенного пленника, очевидны. Но и сам процесс удержания мысленного блока против ментального нападения быстро истощал его психическую энергию и Иеро слабел в геометрической прогрессии. На полпути к пологим ступеням лестницы он упал, а когда огромная лапа Чи-Чауна поставила его на ноги, упал снова. Он не делал попыток встать, сосредоточившись лишь на том, чтобы держать мысленный барьер, в то же время поставив нервный блок против любых физических ощущений. Пока он лежал, ревун бил его, но священник ничего не ощущал.
С'дуна задумчиво посмотрел на него.
— Погоди, — сказал он, подняв мертвенно-белую руку, останавливая разошедшегося лемута. — Подними его. Что толку для нас, если он тут и помрет. Он быстро истощает себя, а нам еще предстоит долгая и приятная беседа, если не более того. Неси его осторожно, Чи-Чаун, будто несешь своего грязного щенка, ясно?
Иеро должен признать, что колдуну подчинялись беспрекословно. Две огромные волосатые руки мягко подняли его и, хотя вонь от монстра была невыносимой, он сумел заблокировать себя и от этого. Таким образом его несли в замок Мануна. Мало кто из вошедших в это злодейское место покидал его, а среди тех, кто противостоял черным намерениям Нечисти, таковых не было вовсе.
Когда его внесли во внутренний двор крепости, ментальное давление ослабло. Иеро почувствовал, что С'дуна каким-то образом подал знак, что пленник очень истощен и лучше всего дать ему немного отдохнуть. Что бы ни было тому причиной, но давление и прощупывание прекратилось и, хотя он и продолжал удерживать силовой щит, священнику удалось оглядеться.
Крепость была не особенно большой. Она занимала площадь что-то около двухсот квадратных ярдов. К углам стен вели ступени, а сами стены были достаточно широкими, чтобы по ним можно было ходить. По ним и ходило несколько фигур в плащах с капюшонами, тех самых, которых он видел с лодки. Вооруженных людей там не было, да и вообще не было видно никакого оружия, кроме мясницкого ножа в лапе Чи-Чауна.
Возвышающаяся перед ними квадратная башня была невысокой, этажа в три, и в ней было мало окон. Да и те, что были — узкие щели, расположенные в беспорядке. Крыша была плоской, так что строение напоминало огромный плоский серый куб. Сам его вид каким-то образом наносил оскорбление любым человеческим чувствам. Мостовая, по которой они шли, была выложена такими же каменными плитами, что и стены и сам форт. Все, как казалось священнику, было сделано с одной целью, с сухой и злобной действенностью, отказывающей в праве на существование красоте, вкусу и даже самой жизни. Глубоко-глубоко внутри его, в самой сердцевине сущности, пробежала дрожь, но никто не заметил и не понял его состояния. К тому же, его любопытство, даже здесь, не было полностью сломлено. Никто так глубоко не проникал в повседневную жизнь врага, как сейчас он. Он должен, несмотря ни на что, помечать все.
Они вошли в узкую дверь и молча пошли по скудно освещенному каменному коридору. Единственный флюоресцирующий светильник испускал тускло-голубой свет. Иеро посмотрел поверх волосатого плеча своего носильщика и увидел, как исчез серый дневной свет в дверном проеме, когда они завернули за угол.
В конце концов, после многих сбивающих с толку поворотов, коридор пошел вниз. Тут же раздался голос С'дуны, отразившийся гулким эхом.
— Истинный Манун лежит внизу, поп. Мы, члены Великого Братства, считаем глубины целебными, защищающими от царящего наверху глупого шума. Только во чреве земли есть та полная тишина, которой мы жаждем, та полнейшая тишина, которая способствует росту чистой мысли. — Его слова затухающим эхом пробежали по каменному коридору. — Мысли… мысли… ли… ли…
Когда воцарилась тишина, если не считать шлепанья трех пар ног он мягко добавил.
— И не только мы любим глубины. Мертвые тоже. Их здесь много.
А эхо вздохнуло:
— Много… много… ого… ого…
Наконец, те двое, что шли впереди, остановились.
Маленькая металлическая дверь была открыта, огромный лемут наклонился и вошел. Он положил Иеро на соломенный тюфяк довольно-таки мягко, а потом вышел, рыкнув при этом, выказывая свои истинные чувства по отношению к пленнику.
— Прощай на время, поп, — раздался голос С'дуны. — Отдохни и приготовься. Тебя вызовут, не бойся. — Тяжелая железная дверь с лязгом захлопнулась, звякнув замком. Воцарилась тишина.
Иеро осмотрелся. Комната или, лучше сказать, камера была вырублена в скале. В грубых стенах не было окон, лишь через маленькую стену в одном углу, слишком узкую для человеческой руки, с далекой поверхности просачивался воздух. Маленький флюоресцентный светильник, расположенный в центре потолка и защищенный металлической сеткой, излучал тусклый свет, которого, впрочем, хватало для этой комнаты. Площадь камеры составляла примерно десять квадратных футов и в ней ничего не было, кроме набитого соломой матраца и бадьи, накрытой крышкой, служившей, впрочем, санитарным целям. Еще в углу было мерзко пахнувшее сливное отверстие, забранное решеткой.
Рядом с соломенным тюфяком лежал деревянный поднос, на котором стоял глиняный кувшин с водой, еще один с каким-то сладким вином и каравай обыкновенного твердого хлеба. Острое чувство вкуса, искусство, которому учат в монастырской школе, подсказало ему, что в вине содержится какое-то неизвестное вещество, а вода и хлеб кажутся достаточно чистыми. Он вылил вино в сливное отверстие, съел хлеб, выпил всю воду и лег отдыхать. Воздух был влажным, но не слишком холодным, и лежать было достаточно удобно. Огромный синяк на груди, куда ударила вспышка молниевого орудия, болел еще очень сильно, но такую боль уже можно было терпеть. Теперь он очень осторожно приступил к тщательно продуманным заранее экспериментам.
Он приспустил мысленную защиту своего разума на крошечный мельчайший кусочек. Вообразите человека, разбирающего изнутри каменную стену, сложенную из неотесанных камней, чтобы посмотреть, не напирает ли на эту стену вражеская сила или опасное животное снаружи. Кусочек за кусочком, стараясь не шуметь, человек снимает сначала самые большие камни, затем маленькие, заполняющие промежутки между большими. Он часто замирает и прислушивается. Он старается, чтобы его работа не отразилась на внешней части стены. Но до тех пор, пока он не проделает хотя бы крошечное сквозное отверстие, он не может поддерживать связь с внешним миром и знать, что там происходит. Вот такую работу и проводил Иеро в своем мозгу, постепенно разрушая свои ментальные оборонительные рубежи.