Снова Клацу пришлось шлепать по лужам и грязи. Снова в темноте стали вырисовываться гигантские тростники, сменившие растительность сухих земель, по которым они так долго шли.
Всю ночь они шли шагом. Дважды им пришлось огибать широкие водоемы, в которых лопались пузыри болотного газа. Один раз Клац припечатал копытом какую-то бледную змею, гадюку, которая, к несчастью для себя, решила на него напасть. Иеро мысленно прочесывал ночное пространство в поисках опасностей, но сам еще не настолько освоился со своими новыми способностями, чтобы полностью доверять им. Излучение мозга амфибии одно и то же, будь она двадцати ярдов в длину или трех дюймов — и ментальные реакции и эмоциональные будут весьма схожими. Они не производят никаких настоящих «мыслей». Таким образом, если священник попытается установить, не является ли та тварь, на мозговые волны которой он натолкнулся, одним из тех лягушкоподобных чудовищ, которые когда-то чуть было не напали на них, ему остается только взглянуть на окружающее глазами самого животного, и получить, в лучшем случае, туманную картинку, по которой можно будет установить шкалу соответствия. Один раз он и в самом деле услышал рев такого животного, только рев этот донесся издалека.
Они остановились, когда первый слабый отблеск рассвета едва окрасил восток. Чуть раньше Иеро приказал Клацу остановиться и сам спрыгнул на землю, чтобы исследовать поверхность, по которой они шли.
— Думаю так, — пробормотал он наполовину сам себе. — Здесь не более и дюйма грязи. Я слышал, как совсем недавно копыта стучали по чему-то твердому. — Далее он говорил громче, чтобы и девушка слышала его. — Я думаю, мы идем по дороге или, во всяком случае, по чему-то когда-то сделанному, рукотворному. — «Горм, вернись и скажи, что ты думаешь?»
«Люди строили, очень давно», — подтвердил медведь. Они стояли прислушиваясь к хору лягушек и насекомых в темной ночи, вокруг них вились тучи гнуса и москитов. Иеро почувствовал укус пиявки на лодыжке и, посмотрев вниз, увидел, что ноги лорса усеяны этими черными червячками, хорошо видимыми при свете восходящей луны.
— Наступает день, — сказал он. — Мы должны отыскать укрытие. — Он объяснил задачу медведю и сам пошел перед лорсом.
Скоро решение было найдено. Они обогнули заросли высокого тростника и безо всякого предупреждения перед ними открылось обширное водное пространство, в котором кое-где торчали темные холмы и странные высокие обрывистые островки. Оглядевшись, Иеро заметил неподалеку курган, поросший какими-то растениями. Он вскочил в седло и Горм с лорсом с трудом побрели через грязь — они быстро сошли с твердой поверхности — пока не достигли того места.
Клац с чмокающим звуком вырвал себя из грязи — человеку было бы там по шею. Иеро и Лючара спешились. Они оказались на плоском островке грязи, площадке около десяти квадратных ярдов. На нем рос густой кустарник и даже небольшая пальма, а болотных растений не было, значит, островок покоился на твердом основании. Рассматривая странным образом правильные края островка, священник расседлал лорса и принялся сдирать пиявок с его тела.
— Я уверен, это древнее здание, — сказал он наконец, срывая последнее резиновое тельце с Клаца и швыряя его в болото. — Мы стоим на плоской крыше. Один Бог знает, как далеко вглубь оно уходит. Это здание вполне могло быть высотой, скажем, со сто человек. Вполне возможно, что грязь и достигает такой высоты.
Они попытались защититься от насекомых, насколько могли, а потом все скорчились под пальмой и кустарником — день предстоял тяжелый. На всякий случай, чтобы их не заметили сверху, Иеро срезал несколько ветвей и укрыл ими всех четверых. Им было жарко, грязно и неуютно, зато не увидишь со стороны.
По мере того, как день разгорался, их душевные мучения усиливались. По крайней мере, у людей. Клац бездумно объедал все молодые веточки, а Горм ухитрился уснуть, тая свои медвежьи мысли про себя.
Но тот ландшафт или, скорее, ватершафт, который расстилался перед ними, трудно было назвать вдохновляющим, несмотря даже на чистое небо и яркое солнце.
Внутреннее море исчезло. Повсюду, насколько хватало глаз, была вода, но она была коричневой и недвижимой. Из нее, так и не уходя за грань видимости, торчали руины огромной древней метрополии, гекатомбы по исчезнувшей расе. Некоторые здания были выше самых высоких деревьев. Их первоначальную высоту и представить-то было страшно, ведь сейчас они торчали из немеренных водных глубин. Менее высокие или те, что глубже погрузились в окружающую грязь, казались просто куполообразными островками, покрытыми растениями вроде того, на котором сейчас прятались путешественники. Были и строения промежуточного типа, они тоже величественно возвышались над водой на несколько этажей и только их крыши густо поросли кружевом растений. Даже сквозь растения и через груз тысячелетий виднелись следы разрушений, оставленных невообразимыми силами. Многие здания были разбиты и разрушены, будто одним титаническим ударом, сочетавшем в себе огонь и землетрясение. Большую часть воды покрывали растения: гигантские лепестки лилий и стреловидные водоросли, огромные плавучие листья. Повсюду виднелись огромные стволы деревьев, поврежденных прошедшими ураганами. Некоторые были окутаны лианами и другими ползучими растениями.
На многих местах в коричневых стенах зданий чернели провалы окон — там, где их не скрывали растения. Как ни странно, но кое-где на солнце поблескивали осколки невероятно древнего стекла и даже, вероятно, какой-то зеркальный металл. Короче, вид открывался мрачный и печальный, мир смерти и старых руин.
С восходом солнца лягушачий хор затих, но насекомые все жужжали и жужжали, хотя, к счастью, их стало гораздо меньше.
Других представителей фауны почти не было, разве что бесшумно промелькнуло над крышами зданий несколько стаек каких-то черных птичек. Большие белые пятна на некоторых зданиях напоминали Иеро следы гнездований больших птиц, но самих этих птиц видно не было. Возможно, они были перелетными и сейчас для них не сезон.
Священник мысленно прощупал этот район и ничего не обнаружил. В воде и под водой жизни было много, но это были не те формы, которые он мог понять — разума у них не было, а были лишь чувства страха и голода.
И все же место это ему не нравилось. Даже при ярком свете дня у него было ощущение, что здесь что-то не так.
Весь день они следили за зданиями и водой, но ничего не заметили, кроме возни каких-то маленьких существ в грязи и воде. Солнце клонилось к западу, первые лягушки начали свой концерт, сначала с некоторой неуверенностью, потом все громче. Голоса насекомых тоже усилились и их жужжащие батальоны с новыми силами напали на путешественников.
— Давайте убираться отсюда, — священник поперхнулся и выкашлял целое облако мошкары.
Они взнуздали Клаца и взобрались в седло. Хотя Иеро и не видел никаких признаков берега, он пытался угадать его направление и вдоль берега обогнуть Затерянный Город. Он был уверен, что вода между зданиями слишком широка и глубока, чтобы пытаться ее переплыть. К тому же, кто знает, что скрывается под водой?
Едва они пустились в путь, вернее, едва Горм опустил переднюю лапу с островка, как все они замерли.
Хор насекомых и лягушек стих. Над тихими лагунами и древними разрушенными башнями пронесся долгий стон. Не успели они пошевелиться, как он раздался вновь. «Аоу, аоу, ааооуу!», — рыдал и звенел чей-то голос в вечернем воздухе. Трижды звенели эти скорбные ноты, родившиеся в самом сердце какой-то тайны. И наступила тишина.
Все четверо напряженно прислушивались и тут робко квакнула одна лягушка, за ней — другая. Вскоре уже весь оркестр старался во всю мочь.
— Откуда этот вопль, ты знаешь? — спросила Лючара.
— Нет, и Горм тоже не знает. Кажется, довольно издалека, но мне не нравится. Нутром чую, здесь замешан разум. Что-то злобное, зловещее следует за нами и ждет. Побудем здесь еще, я подумаю. Мне не нравится шляться беззащитным по ночам. Может быть, здесь есть Нечисть, скрытая мыслещитом.
Ночь сгущалась. Лишь красная линия на горизонте отмечала последний след солнца. Иеро спешился, брови его были нахмурены.