- Здравствуйте, деды! - зычно гаркнул и поклонился им Максим.
- Здорово, милок, - вразнобой ответили деды, кивая головами, отчего незавязанные уши малахаев и треухов пришли в движение, и Максиму показалось, что каким-то образом у дедов отрасли такие вот длинные, покрытые ободранным уже мехом уши, шевелением которых они его и приветствуют.
Максим имел мало опыта общения с деревенскими дедами и минут пять молчал, туго соображая - какую подходящую и животрепещущую тему выбрать для беседы и дальнейшего прояснения ситуации. Деды тоже терпеливо молчали в ответ и даже уже стали слегка засыпать, целуя суковатые палки своими носами с обильной порослью, вылезающей из ноздрей, когда Максим продолжил свои расспросы:
- Какие виды на яровые? - выдавил он, совсем не ображая, что же такое яровые, но решив все-таки ввернуть это сельское словечко, очень надеясь, что oно не означает нечто очень неприличное на деревенском жаргоне.
Засыпающие деды от неожиданности вздрогнули, oчумело закрутили головами, вроде как выспрашивая друг у друга, что имел в виду этот странный парень, но дeревенская вежливость и уважительность к людям городским заставила одного из них, видать, самого бойкого, судя по всклокоченной рыжей бороде, ответить Максиму:
- Хорошие виды, батенька, хорошие. Сам посмотри, - махнул он рукой куда-то вдаль.
Максим оглянулся, но никаких яровых, даже в его смутном понимании этого слова, не увидел - там, вдалеке, были все те же черные поля, голые черные деревья и редкие черные человеческие фигурки, копошащиеся в земле. Максим снова повернулся к дедам и, решив, что они уже достаточно побеседовали для первого знакомства, предложил:
- А не выпить ли нам, дедки?
Деды оживленно зашевелились, запереглядывались, их щетинистые кадыки заходили вверх-вниз, они стали потирать застывшие на холоде и ветру руки и слезать с бревна. Они достаточно бодро подошли к Максиму, и он почувствовал исходящий от них сильный запах старости, неухоженности и вдовства.
- Так ведь у нас, батенька, ни стаканов, ни закуси не сыщется, - опять заговорил самый бойкий рыжебородый. Максим промолчал.
- Ну, это ничего, - встрял самый опрятно одетый дед, сверкая очками, тыкая локтем рыжего и волнуясь, что Максим отменит дармовое угощение.
- Ничего, - подтверждая прошамкал беззубым ртом третий дед, - у нас-то и зубов не осталось. Четвертый дедок хмуро промолчал.
Максим слазил в броневичок, достал из бардачкa фляжку с медицинским спиртом и нужное количество пластиковых стаканчиков. Сунув в каждую трясущуюся руку по посудине, Максим щедро плеснул туда спирта, и в воздухе появился новый аромат - алкоголь внес новую ноту в сложную мелодию смешения запахов простой земли, простой жизни и простой старости в компьютерных очках.
- А ты? - хором спросили деды, увидев, что Максим себе не собирается наливать в пустой стаканчик.
- Да ведь я за рулем, деды. Не положено мне. А вы пейте, пейте за свое здоровье.
Деды настаивать не стали - синхронно крякнули, опорожнили в широко открытые рты спирт, чтобы ни одна капля не протекла мимо, снова крякнули, за-нюхали обшлагами своих тулупов, вытерли со щек слезы, с уже большей долей симпатии посмотрели на Максима.
- Ты, милок, куда путь-то держишь? - спросил сeдый молчаливый дед. Даровая выпивка произвела на нeгo большое впечатление. - Из города проклятущего, что ль бежишь? Ежели так, то оставайся у нас. Наша деревня неподалеку, - он махнул в сторону яровых. - Несчастья, слава Богу, стороной обошли, дома почти все целы, выбирай любой, какой понравится. Земельки тебе нарежем, девку гладкую дадим. Че-че, а с девками у нас, ешкин хрен, всегда хорошо было. Ты мужик, вижу, сильный, добросердечный, не жадный. В деревне тебе хорошо будет. Ну, и нам пособишь, немощным, силушкой своей, если на девок все не потратишь, - засмеялся он.
Остальные деды тоже засмеялись, видимо, вспоминая какой-то им всем хорошо известный случай, закивали головами - мол, давай, паря, к нам, картошечки дадим, девок дадим, хоть одну, оть две, хоть три, сколько выдюжишь, а то вона сколько мужичков по полям полегло, девки незамужние, нецелованные с тоски воют, главное, чтобы не обижал их, кормил, содержал, а уж они для тебя...
Что-что, а девок своих деды описывали смачно, во вcех подробностях (титьки у них, мил человек, во-о-о, задницы - во-о, кожа - кровь с молоком, глаза коровьи, ноги, как бутылочки, ну а то, что между ними, паря, никакими словами не опишешь, это все равно, что похмельному человеку про чарку с самогонкой рассказывать, пока не попробуешь, не узнаешь, а уж как попробуешь, то и слезать не захочешь), смакуя, щурясь с хитринкой, наблюдая за реакцией Максима, пересыпая описания щедрыми россыпями матерных выражений, которые добавляли неповторимые краски в это соблазнительное полотно деревенской жизни. Максим, наконец, догадался для чего сидят эти дедки все дни напролет, сторожа у закрытого шлагбаума. Они были старыми, опытными рекрутерами, вербующими теперь уже редких беженцев осесть у них в деревне, чтобы прибавилось рабочих рук на полях, влилась свежая кровь в жилы умирающего села, чтобы забегали снова дети по грязным улицам - надежда на дальнейшее возрождение и если не процветание, то хоть какое-то терпимое существование, жизнь.