Когда братья послушники крепко спали и на обитель опустилась тьма, в Смотровой башне раздался страшный продолжительный вой и грохот. Повыскакивав на двор с факелами, мы с ужасом услыхали, как, нечеловечески воя, что-то катилось по стопятидесятитрехступенчатой лестнице Смотровой башни. Старшие послушники вооружились колами и ожидали прихода подмоги в лице просыпавшихся в левом крыле пастырей. Смотровая башня находилась во владении отца астронома, на крыше которой он светлыми ночами наблюдал за раскиданными по небосводу Великим Провидением небесными телами. И вот, когда воющий и визжащий звук стих, что-то сильно ударило в дверь башни, сорвав с петель.
Послушники прыснули в стороны, и к моим ногам выкатился в клубе пыли мертвый дородный отец астроном. Длинное рубище, испачканное в крови, скрутилось на его тучном теле в тугой комок. Ничего страшнее до этого дня не видевший, я замер, постыдно тряся перед собой руками. Говорят, крик мой разбудил отца настоятеля, а его келья находится в самом дальнем углу обители. В таком состоянии и был обнаружен главой пастырей. Набежавшие старшие братья разогнали нас по кельям, ускоряя нерасторопных ударами сучковатых посохов. Получив один такой ниже спины, запутавшись в подоле рубища, распластался на вымощенном камнями дворе. Возопив от боли, поднял лицо к темному небу и увидел странное явление – треххвостую комету, пересекающую темное небо. Рога огненного трезубца устремились на север, в сторону вечных снегов. Рассмотреть подробно сие чудо не дал болезненный пинок старшего брата, поднявший меня с земли и отправивший бегом по коридору.
Помучившись в догадках и бдениях всю оставшуюся ночь, уставшим вышел в трапезную и, зазевавшись во время раздачи снеди, получил затрещину от отца эконома. Статуя Основателя была подпоясана черной тканью в знак скорби по умершему отцу астроному. Случай сей объяснился устами отца Фабия: «Дородный отец астроном, увидев сие чудо, поспешил сообщить о знаке отцу настоятелю и, запутавшись о рубище, споткнулся, пересчитав телесами все сто пятьдесят три ступени башенной лестницы, и от полученных увечий скончался, не успев докатиться до дубовой двери». О летящем треххвостом знаке доходчиво объяснили – «забыть», и на мой вопрос, что сие явление означает, добрый отец летописец вытянул меня вдоль спины посохом, тем самым проучив любопытство.
Выходя после обедни во двор, видел, как суетились послушники отца астронома, тягая отцу настоятелю тяжеленные книги.
Знак, показавшийся в небе, явно встревожил его.
Тело отца астронома было по вечеру под общее пение предано священному огню, и сия чудная комета записала на свой счет первую жертву.
После вечери поднимаясь в келью, увидел, что в крыле пастырей не гасят факелы.
Видать, небесный знак не к добру.
Засим описание заканчиваю в связи с окончанием оного листа.
Послушник Северной обители Алфений.
5
Спасибо пронизывающему холоду, стальными безжалостными щупальцами сковавшему тело. Сознание, вздрагивая от вспышек боли и судорог, возвращалось. Мышцы задеревенели. Лицо стянула застывшая маска боли, намертво запечатав глаза. Невыносимый, жестокий холод пробирал до костей, выворачивая каждый сустав, заставляя одеревенеть тело, удерживая цепкими пальцами ниточку сознания. Разум балансировал на грани беспамятства и реальности. Судороги надежными оковами скрутили в позу эмбриона, припечатав колени к груди и заставив намертво прижать к бокам руки. Скрюченные болью пальцы вонзились в стеклянную от холода голову. Воздух сиплыми короткими глотками врывался через рот, прокалывался по замороженной гортани, коликами отдаваясь в легких. Во всем теле не ощущалось ни частички тепла. Сердце комком гулко стучало в холодной клетке ребер. Неимоверными усилиями разлепил веки. Перед глазами плыл и подскакивал постамент с деревянной чашей, освещаемый валяющимся рядом фонариком.
Рюкзак, бесформенной кляксой размазанный по полу, манил горлышком заветной фляжки со спасительным спиртом. Разделяющее расстояние казалось непреодолимым. С трудом оторвав от головы сведенные судорогой руки, вцепился одеревеневшими пальцами в каменный пол и медленно подтягивал к заветной цели скованное холодом тело. Вспышки боли сопровождали каждое движение, дыхание не восстанавливалось, еле успевая проникать в легкие между короткими паузами приступов. От недостатка кислорода мир кружился со скоростью обезумевшей карусели. Расстояние между мной и спасением неумолимо сокращалось. Время застыло. Кошмар крепко держал в своих холодных оковах. Наконец бесчувственные пальцы коснулись металла фляжки, но соскользнули, деревяшками стукнув по полу.