У вас есть пресса, политические деятели и манеры людей, которые утратили чувство собственного достоинства, — у вас есть все, чего вы заслуживаете. И пока вы не поймете, что нужно следовать своим лучшим инстинктам, вы никогда не обретете это утраченное чувство.
Я как-то спросил Бишопа, способен ли, по его мнению, белый человек действительно любить темнокожего как брата. Он считал, что в конечном счете такая любовь может оказаться иллюзией, порожденной давлением общества. Другие представители церкви не смогли ответить на мой вопрос. Я думаю, раса — это еще не все. В конце концов, я обязан жизнью еврею из Аркадии. Это не он вложил кусок металла мне в живот, не он заронил это ужасное семя; он не унижал меня, не оскорблял, не предавал. Я не антисемит, говорю же, я — просто антискептик. Но люди никогда не понимают этой игры слов. Искусство иронии и двусмысленности утрачено теми, кто злоупотребляет свободами демократии. Миссис Корнелиус полагает, что я слишком уж либеральничаю, но таким я родился. Что я еще могу сказать? Что я могу поделать? Wie lange wird es dauern? «Я получу свою награду на Небесах», — говорю я ей. Da ma yekhes-sanash…[734]
«И я буду прямо рядом с тобой, Иван», — обещает она. Таинственный смех, который никак не сочетался с этими словами, казался мне только признаком старости, но теперь я думаю, что он как-то связан с тревожностью. Я говорю, что ей нужно посетить доктора. НЕТ! Это не Бог! НЕТ! Она лжет мне. Она лжет мне. Они не могут причинить мне боль, причинить мне такую боль. Бог заставил меня дать обещание. Я не делал тех вещей. От тех вещей мне становится плохо. Это нечестно. Я — Истый и Верный, но я отверг свое право первородства, и Бог проклял меня слепотой. Я отверг свой народ, и Бог проклял меня даром лжи. Я не послушал отца, и Бог предначертал, что я буду верить только неправде. Ибо написано так, что Бог может покарать любого из Верных, который согрешит против Его замысла. Я — агнец, и кровь — моя. Он любил меня в Одессе. Он вложил кусок металла мне в живот. Я сотворил грязное дело, и я раскаялся. Анубис — мой друг. Dieser letzte weiche Kuss, Esmé. Es war ein Schlag in den Unterleib. Ich kann noch immer die Stelle spiiren. Ein Reitgerte hebt sich und saust herab. Sie ist von jener grausamen Flut aus Asche mitgerissen worden. Sie ist ein Gespenst. Ein kinemaqueen[735].
Как мы могли сопротивляться им?
735
Всего один последний поцелуй, Эсме. Это был удар в живот. Я всегда могу стать шпионом. Хлыст поднимается и опускается. Ее уносит ужасный поток пепла. Она — призрак. Королева экрана