«Итак, — подумал я, закрывая рукопись, — в отличие от многих других сочинений подобного рода, оказавшийся в моих руках документ даже не претендовал на подлинность».
— Ты вообще это читал? — спросил я Лифшица на следующее утро.
— Естественно, нет, — сказал он, с грустью гася сигарету, — нет у меня времени все это читать.
Я вкратце пересказал ему содержание рукописи и спросил, не занимался ли ею кто-нибудь в прошлом. Ничего про это Лифшиц не знал. «А тебе это вообще очень нужно?» — вяло спросил он. Мы запустили компьютер на тематический поиск, но совершенно безрезультатно. «Может быть, где-нибудь в справочниках, — задумчиво сказал Лифшиц, — или в каких-нибудь книгах». Составив с ним список книг, в которых могла бы оказаться ссылка на нашу рукопись, я отправился в библиотеку. Но, проведя несколько часов в поисках и просмотрев несколько пачек книг, я пришел к выводу, что этой странной рукописью не занимался еще никто. В конечном счете, не зная, что делать дальше, я начал просто слоняться среди полок, наугад открывая самые разные книги. Ни одна из них не имела к рукописи никакого отношения. Именно за этим занятием меня и застал Боря Кричевский. Воспользовавшись моей минутной растерянностью, он уговорил меня спуститься в кафе. Мы взяли по чашке кофе и вышли в узкий закрытый дворик, примыкающий к «Багдаду»[30].
— Давно я тебя не видел, — сказал Боря.
— Странно. Я здесь часто бываю. Особенно в это время года, — добавил я, подумав.
— Ты так сосредоточенно что-то искал, что я даже не знал, подходить к тебе или нет.
— Конечно, подходить, — сказал я, стараясь придать своему голосу максимальную естественность, — ничего срочного я там не искал.
— А все-таки, что? Можно спросить? Статью пишешь? Я вот тут тоже одну задумал, все руки не доходят. Так все-таки?
Погода портилась. Наш дворик захлестнуло холодным ветром, встрепенулась вершина пальмы, и к тому же мне расхотелось врать. Но выбора не было.
— Да нет, — сказал я, — какая там статья. Просто любопытство — ищу что-нибудь про демонов, духов, лилин и тому подобное.
— Ого, куда тебя занесло! — сказал он. — Что, собираешься заняться фольклором?
— Да нет! Действительно просто любопытно.
— А зря, — ответил Боря, подумав. — Говорят, что теперь под это можно хорошие гранты получить. Аутентичное самоощущение народных масс. Почти также хорошо идет, как мирный процесс. Хотя и хуже, чем сочинения про труды и дни покойничка.
— Ну вот и займись, — сказал я, неожиданно разозлившись.
Боря поднял на меня глаза, как-то беззащитно моргнул, и мое раздражение мгновенно улетучилось.
— Прости, — сказал он, подумав, — у меня просто паршивое настроение. Да и погода дрянь.
Про причину его плохого настроения я, как, впрочем, и весь университет, был уже наслышан. «Его жене, — как-то сказал мне Саша Межерицкий, — не следовало выходить замуж за ученого, даже очень посредственного». Может быть, это было и не так, но отношения у них были сложными.
— Ладно, — сказал я, — прекрати извиняться. А что у тебя произошло?
— Так. Ничего особенного. Не люблю такую погоду. Небо серое, ветрено. А лилин — это те, которые детей убивают?
— Ну, вроде того.
— Н-да, ничего себе. Хороши тетки. Впрочем, может во всем этом и есть доля истины. Все-таки подлинное народное самосознание. Голоса, заглушенные всевластием закона. Ты, вообще-то, обращал внимание, как Бог обделил нас женщинами?
— В каком смысле?
— В смысле человеческих качеств, — ответил Боря, — и в смысле необходимости как-то с ними мириться.
Мне стало скучно; к тому же в воздухе уже висел затхлый нафталиновый запах исповеди. Впрочем, при входе в кафе показался Саша Межерицкий с пачкой графиков и каких-то статистических вычислений; жестом я предложил ему присоединиться к нам в надежде, что это избавит меня от неминуемой исповеди. Но Боря, кратко поздоровавшись с Сашей, немедленно вернулся к своей мысли.
— Магомет утверждал, что у женщины нет души, — сказал он, — и, на мой взгляд, это очень правильно. Никакой души, одни интересы. А один мой приятель мне как-то сказал, что все, что Бог дал человеку, он взял у женщины. По-моему метко, а?
30