— По-моему, бред, — ответил Саша.
Ситуация медленно прояснялась и необходимость выступать в качестве психолога заранее испортила мне настроение. Но, к сожалению, в отличие от меня, Саша, как мне показалось, чувствовал не только раздражение.
— Ну, и в чем же это проявляется? — спросил он.
— Да во всем, — ответил Боря. — Помнишь Ницше: «Все в женщине — загадка; и все в ней имеет разгадку, имя ей — беременность». Ну, а дальше — как по нотам. Для ребенка нужен муж, нужен дом, нужно уютное гнездышко. Всепоглощающая, не знающая ни принципов, ни компромиссов страсть к устроению собственной жизни. И мы для этой страсти только средство; ничего личного в ней нет. Все для фронта, все для победы. А идеал — это богатый торгаш, потому что у него уже сейчас денег больше, чем будет у нас всех троих вместе взятых, когда мы станем профессорами. А на кучу баксов можно такое гнездышко свить, такую пыль пустить в глаза подругам.
— Но на это можно и иначе посмотреть, — сказал Саша, — просто женщина стремится создать семью, дом, очаг, как когда-то говорили, воспитать нормальных детей. Можно только радоваться тому, что ее мысли направлены не на романтические фантомы, а на то, чтобы этот дом был защищен, чтобы ее дети росли в человеческих условиях. И в любви к детям я не вижу ничего плохого, даже если эта любовь немного преувеличена. Самая сильная материнская любовь — это любовь «идише мамы», но уж в этом ты, я надеюсь, не найдешь ничего плохого?
— Еще как найду, — сказал Боря, — если есть что-то, в чем я уверен, так это то, что ничто не калечит детей так, как слепая, всепрощающая материнская любовь. Когда ребенок — это главная цель, а все остальное — обстоятельства и средства. Я не про интеллект говорю; интеллекту это часто даже на пользу, а про чисто человеческие качества. Вырастают уроды, которые никого, кроме себя, не видят и через любого переступят.
Я встал и принес себе еще чашку кофе. Но когда я вернулся, Боря все еще говорил.
— Если уж речь зашла об «идише маме», — продолжал он, — то у нас с женщинами — вообще полная катастрофа. Галут в этом смысле подействовал на нас крайне разрушительно. У других народов есть еще хоть какие-то исключения или что-то в этом духе, а у нас все покрыто болотом безликой целеустремленности.
Это был обычный еврейский антисемитизм, и я промолчал. Но Боря распалялся все больше.
— Обратите внимание, — продолжал он, — между Марией Магдалиной и Моникой Левински — ни одной еврейской женщины, достойной упоминания. Даже жена Рабби Акивы, про которую мы вечно слышим, и та — римлянка.
— Ну, это не большая потеря, — ответил Саша мрачно, — как, впрочем, и ее муж.
Но Боря его не слышал; он продолжал говорить.
— У других народов есть женщины-поэты, художники, царицы, интеллектуалки, авантюристки, в конце концов, а у нас сплошные склочные домохозяйки; безымянные и одинаковые. Открываешь Талмуд, что делает женщина — ругает мужа за то, что он бездельничает и не содержит семью; открываешь хасидские притчи, что делает женщина? Правильно, все то же. Подумай, прошло полторы тысячи лет, а еврейская женщина все еще собачится с мужем по поводу денег.
— Ну, тут ты не прав, — сказал Саша, — боюсь, что этим занята значительная часть женщин безотносительно к национальности.
— Это не ответ, — возразил Боря, — ты просто уходишь от вопроса.
Ветер зашевелил верхушку кипариса, и, пытаясь отвлечься от их разговора, я стал вглядываться в ее судорожное движение. Солнечные блики скользили по его веткам, раскачиваясь вслед за порывами ветра.
— Еврейская женщина, — сказал Саша, — своей стойкостью, своей верностью дому, своей любовью к детям сохранила еврейский народ на протяжении двух тысяч лет галута. На самом деле это она сделала то, что обычно приписывают иудаизму. И поэтому все твои разговоры о талантах просто нелепы; выше этого дара просто ничего быть не может. И, кстати, — добавил он, подумав и посмотрев на Борю, — уж если тебе нужны актрисы и поэтессы, то у нас их тоже предостаточно. Сара Бернар, например, или Гертруда Стайн. А последняя, кстати говоря, лесбиянка.
Боря на секунду замолчал, пытаясь, как мне показалось, оценить степень убедительности последнего довода.
— А до них? — спросил он.
— До них, — сказал Саша, — была, например, жена Бешта[31]. Выслала свою респектабельную семейку, получила телегу в приданое и ездила в одиночку в глубь Карпат, где ее муж делал кирпичи. Говорят, что ходила в тулупе и была знакома с карпатскими разбойниками. Хотя, на мой взгляд, — продолжил он, — все это слишком напоминает Соньку-Золотую Ручку.
31