— Ей бы надо прикрывать голову, — сказала мать. — Вдова ведь, не девица, и о чём она только думает?
Сестра и вправду распустила волосы по плечам, подвязав их только лентой. Она сбросила траурные одежды сразу после паломничества, словно вместе с младенцем избавилась и от данных при венчании клятв, а потом бежала к блестящему, неистовому двору своей кузины, Стефании Керакской, которая вдовела уже второй раз и знала, как развеять грусть, сопутствующую этому положению.
Вскинув голову и глядя перед собой, Сибилла прошла через зал к юному королю вместе со своей любимой подругой и кузиной, Алис Беершебской, и паж её шёл за ней, не умеряя шага. Триполи отошёл; маршал поспешно шагнул в сторону.
Вдруг Бодуэн вспомнил, что сестра тоже долгое время не видела его. Он постарался взять себя в руки. Она подходила всё ближе и, когда ясно увидела его лицо, остановилась, глаза расширились от потрясения.
— Бати! Боже милосердный, ты ужасно выглядишь.
Бодуэн готовился к этому и всё же отшатнулся.
— О нет, нет! — выдохнула мать, а придворные протестующе зароптали.
— Били, ты всё та же. Ничуть не изменилась. — Бодуэн протянул к ней затянутую в перчатку руку. Сказал злорадно: — Иди же, нежная моя сестричка, поцелуй меня.
— Нет, — сказала Сибилла, отступая и по-детски пряча руку за спину. — Ни за что. Тебе больно? Прости. Я молилась за тебя каждый день, Бати, иногда и дважды в день.
— Сир, ты всегда в наших думах, — сказала из-за её спины леди Алис. Алис была полной, пухленькой, а платья носила такие тесные, что её плоть переполняла их до последней складочки. Она присела перед королём в почтительном реверансе. — Бог да спасёт тебя, сир.
— Благодарю, леди Алис.
Сестра подошла к креслу матери; женщины склонились друг к другу, прижались щекой к щеке в неискренних поцелуях и едва одновременно не замурлыкали, изображая удовольствие. Сибилла выпрямилась, холодно глядя мимо короля.
— Милорд мой кузен Триполи.
— Да благословит тебя Бог, принцесса, — проговорил граф.
— Били, — вмешался король, — позволь представить тебе нового маршала Иерусалимского Храма, Жерара де Ридфора.
К его удивлению, сестра заинтересовалась этим знакомством. Она повернулась спиной к матери, взгляд больших голубых глаз обратился на чёрно-белого рыцаря, стоявшего по левую руку от Бодуэна.
— Милорд маршал.
Жерар де Ридфор склонил голову. Он чувствовал себя легко с женщинами, ибо стал монахом недавно, и по своей, а не по Божией воле.
— Жизнь моя к услугам принцессы Иерусалимской, — улыбаясь, сказал он.
Сибилла протянула руку для поцелуя.
— Видит Бог, сэр, как рада я видеть, что не все члены твоего Ордена — мужланы.
Бодуэн моргнул. С самого раннего детства он играл с Сибиллой в шахматы и не мог не заметить расставленной ловушки. Маршал же по неведению попался в неё.
— Мужланы, госпожа? — Он склонился к унизанным перстнями пальцам с изысканностью опытного царедворца, губы его прошли в нескольких дюймах над костяшками. — Бог свидетель, мы не заслужили подобной репутации.
— Месяц назад, перед великой победой моего брата при Рамлехе, я встретилась на дороге с тамплиером. Он был очень груб со мной.
Маршал отступил. Алый крест горел на его обтянутой белым груди, на лице играла улыбка.
— Назови же его, леди! Я позабочусь, чтобы он понёс должное наказание.
— Разумеется. Вот только я не уверена, знаю ли его имя. Бывший с ним воин назвал его Святым. Довольно приметное прозвище.
При этом слове маршал вздрогнул.
— Раннульф Фицвильям, — сказал он, и губы его сжались; он отвернулся, поднеся руку к лицу.
— Ну конечно, — сказал Бодуэн и взглянул на сестру. — Как именно он нагрубил тебе, Били?
— Он пристал к нам по дороге и отобрал коней, — пожала она плечами. — Я не укоряю его за это, потому что отдала коней охотно и по доброй воле, но и после этого он вёл себя непозволительно грубо.
— Он не выказал ни малейшего почтения ни к одной из нас, сир, — добавила Алис.
Маршал де Ридфор шагнул назад к трону. Голос его зазвенел.
— Принцесса, я знаю этого человека. Ты назвала его мужланом — и справедливо. Он недостоин преклонить колени у твоих ног, и я сурово распеку его за попытку приблизиться к тебе.