А теперь мёртв.
В последний раз Раннульф позволил себе подумать о Сибилле.
Ей здесь было не место; она не имела никакого отношения к тому, что здесь творилось. Она осталась далеко позади, быть может, навсегда. Перед ним стена огня; на сей раз, если он будет достаточно чист, он пойдёт в огонь и увидит Бога.
Раннульф вернулся к коню, расседлал его и обтёр одеялом. Вокруг устраивались на ночлег остальные; рутинная обыденность привычных действий как-то успокоила его. Подошёл Мыш:
— Святой... исповедуй меня.
Они отошли в сторонку, опустились на колени и исповедали друг друга. Потом Раннульф обхватил рукой шею Мыша, и они сидели вместе, глядя на далёкий сарацинский лагерь.
— Как думаешь, — сказал Мыш, — мы уцелеем?
— Мы бывали в переделках и похуже.
Подошёл Фелкс, опустился на колени рядом с ними, и они все трое обхватили друг друга руками за плечи.
— Ах, Иисусе, — пробормотал Фелкс. Он плакал. Они сомкнулись в круг, опустив головы, и слегка покачивались.
— Иисусе, — повторил Фелкс.
— Я всё думаю, когда он умер, — сказал Раннульф. — Может, я убил его, когда втаскивал на седло.
— Бедный Медведь, — сказал Мыш.
— Он был самым храбрым из нас, — проговорил Фелкс. — Ничего не боялся.
— Да, — сказал Раннульф, — он мог растеряться. Но испугаться — никогда.
Он вспомнил, как Медведь защищал его на собраниях, как стоял бок о бок с ним в сотнях сражений. Как он веселился в Дамаске, держа на коленях двух обнажённых девиц.
— Мы даже не смогли похоронить его, — сказал Фелкс.
— Не важно, — ответил Раннульф и перекрестился. — Теперь он в руках Господних.
Они теснее сомкнули круг, раскачиваясь из стороны в сторону. Фелкс опять плакал, опустив голову, и под рукой Раннульфа всё сильнее вздрагивали плечи Мыша. Раннульф поднял голову и взглянул на длинный пологий склон Хаттина, на бесчисленные огни сарацинского лагеря. На самом краю склона в темноте двигались чёрные фигурки — это люди Балана и основные силы тамплиеров наконец-то входили в лагерь. Раннульф крепче сжал плечи товарищей.
ГЛАВА 32
Раннульф проснулся перед рассветом. Он спал в кольчуге, подстелив одеяло и положив голову на камень; проснувшись первым из своих людей, он встал и вгляделся в серую пелену умирающей ночи. Сарацинские костры погасли все до единого. Внизу не было ничего, кроме кострищ и зарослей словно взбитых ветром кустов, — казалось, он мог бы пройти по ним к холодным чистым водам озера.
Горло раздирало от жажды. Больное плечо ныло. Раннульф спустился туда, где, раненный в бедро, дремал его конь; он отвёл животное в сторону и ощупал обеими руками. Раннульф полюбил этого коня, едва получив его, а теперь любил ещё сильнее: весь этот тяжкий марш конь бился вместе с ним, делал всё, что от него требовалось, — и сейчас он был ещё свеж и бодр; и, когда Раннульф опустился перед ним на колени, конь наклонил голову, коснулся губами его волос и навалился на него, словно хотел пошутить. Раннульф выпрямился и похлопал его по шее.
— Держись меня, — сказал он. — Сарацины запрягут тебя в телегу.
Голодный конь обнюхивал его руку.
Начали подниматься другие рыцари. Разгорался день — и по всему склону франки выпутывались из одеял. Озеро тонуло в плывущем тумане; густая дымка скрывала горизонт на востоке, и солнце едва просвечивало сквозь неё, пока не поднялось над краем дымки и не залило мир внезапным сиянием, мгновенной вспышкой жара.
Раннульф спустился к вьючным лошадям. Его обступили рыцари, и он отвязал бурдюки с водой.
— Поите коней. Если падут кони — конец и нам.
Он наполнил шлем каждого. Потом разделил между ними хлеб и раздал остатки зерна.
Закончив, он отнёс остатки воды в мехе туда, где ждал его конь, и вдоволь напоил его; и всё же на дне осталось немного воды. Раннульф завязал бурдюк и спрятал под камнем.
Теперь он чуял едва ощутимый резкий запах гари. Взглянув вниз, он увидел вдоль всей границы сарацинского лагеря серебристые султаны дыма. Сарацины подожгли склон.
К нему подошёл Мыш:
— Мы хотим устроить мессу.
— Это невозможно, — сказал Раннульф. — Здесь нет церкви, и нам придётся служить мессу открыто, на глазах у всех.
— Для Медведя, — упрямо сказал Мыш, — и для этих мальчишек, они ещё не прошли таинства.
— Хочешь, чтобы нас повесили? — Раннульф перекрестился. — Молись.