Ни сами турки, ни имевшие собственные виды на дальнейшую судьбу Османской империи англичане и французы не могли допустить, чтобы под протекторат России попало 12–14 млн. османских христиан. Формальным поводом к войне и послужил отказ Порты, поддерживаемой и поощряемой Лондоном и Парижем, принять российские требования. Таким образом, спор о святых местах, имевший сугубо локальное значение, перерос в крупный международный конфликт.
По завершении Крымской войны на Парижском мирном конгрессе в 1856 г. стало совершенно очевидно, что вопрос о положении восточных христиан и о святых местах являлся второстепенной темой для европейских дипломатов. Он интересовал европейские державы лишь с точки зрения ограничения российских претензий на роль покровителя христианского населения Османской империи и святых мест христианства. Не слишком настойчивые попытки русского представителя графа Орлова включить пункт о защите прав христиан в качестве обязывающего Турцию международного решения в окончательный текст мирного договора не имели успеха.
В Парижском трактате содержалось только упоминание о Хартии реформ для Османской империи (хатт-и-хумаюн, февраль 1856 г.), в которой султан даровал своим подданным свободный и равный статус практически во всех областях общественной жизни независимо от их религии, национальности и языка. В статье IX трактата до сведения держав доводилось, что таким образом «утверждаются великодушные намерения его [султана] касательно христианского народонаселения…».[243] Никаких положений, обязывающих Турцию выполнять провозглашенные намерения, в Парижском трактате не содержалось. Державы приняли на себя обязательства не вмешиваться по этому поводу во внутренние дела Османской империи, что отсекало поползновения Российской империи взять под свою опеку единоверцев.
События первой половины XIX в. — египетское вторжение, повышение интереса великих держав к Святой Земле, реформаторские устремления стамбульских властей — медленно, но неотвратимо преображали иерусалимскую действительность. Теперь, когда возродилось внимание христиан к Иерусалиму, турки также вспомнили о его особом значении. В самый разгар Крымской войны в 1854 г. Иерусалимский район получил статус независимой провинции. Иерусалимский паша отныне напрямую подчинялся Константинополю. Но сохранявшаяся практика частой смены городских правителей делала пашу временщиком, которого мало заботили условия жизни в городе и его безопасность.
Приходившие из центра реформаторские указы, направленные на эмансипацию иноверцев, наталкивались на стену глухого, яростного сопротивления местного мусульманского чиновничества. Тем не менее, появившиеся еще в пору египетского нашествия первые ростки городского самоуправления с участием представителей всех конфессий, с развитием турецких реформ постепенно укоренялись на иерусалимской почве. Документальные свидетельства говорят о том, что в 60-х годах XIX в. при иерусалимском паше существовал городской совет (меджлис), в состав которого помимо должностных мусульманских лиц входило 8 выборных членов: 4 мусульманина, избиравшихся по жребию среди самых знатных семей; 3 христианина, выбиравшихся монастырями; 1 еврей, назначавшийся главой еврейской общины.
В 1863 г. в Иерусалиме, раньше чем во многих других городах Османской империи, был создан первый муниципальный совет (baladiyya al-quds). Его члены избирались раз в четыре года мужским населением, имевшим турецкое подданство, при соблюдении соответствующего возрастного и имущественного ценза. Мэр назначался пашой и, как правило, являлся представителем одного из влиятельных арабских кланов Иерусалима. К концу столетия иерусалимский муниципалитет играл довольно активную роль в благоустройстве города, обеспечении медицинских услуг, создании первых городских музеев и театров.
Конечно, мусульманские власти беззастенчиво манипулировали новыми городскими органами. Мусульмане играли в них первую скрипку, а запуганные, веками унижаемые иноверцы даже не пытались им противоречить. Британский консул Дж. Финн, служивший в Иерусалиме в 40—50-х годах XIX в., писал, что христиане, «будучи избраны в члены гражданского совета, не отваживались вполне осуществлять свои привилегии и отказывать, например, в своей подписи под явно фальшивыми документами. Они робко присаживались в нижней части дивана (помещение совета), благодарные и за тот скудный почет, какой им был оказан».[244] Городское самоуправление с участием представителей всех конфессий так и осталось в османском Иерусалиме лишь замыслом, но не реальной действительностью.
Процесс эмансипации христианства в Иерусалиме шел медленно, враждебность мусульман, прикрытая тонким слоем навязанных из столицы нововведений, прорывалась наружу при каждом удобном случае. Антихристианские инциденты в Иерусалиме и во всей Палестине усилились во время Крымской войны, которую мусульманские массы воспринимали как новую религиозную войну между исламом и христианством. После Крымской войны на волне одержанных Турцией в коалиции с Англией и Францией побед, как писал в своих донесениях консул Финн, «магометанская дерзость расцвела пышным цветом». Причем мусульмане с одинаковой яростью громили как жилища английских, французских и прусских агентов, так и Греческую церковь и дома греческих священников, как это было, например, во время антихристианских беспорядков в Наблусе в 1856 г. В Воззвании иерусалимских протестантов, направленном по этому поводу османским властям, указывалось, что решимость всего мусульманского населения противостоять осуществлению эдикта о равенстве всех вероисповеданий очевидна и что необходимо своевременно карать виновных, чтобы избежать повторения подобных бесчинств в будущем.[245] Но поскольку судебная система по-прежнему оставалась в руках мусульман, зачинщики оскорбительных и насильственных действий против христиан и евреев, как правило, оставались безнаказанными.
И все же в середине XIX в. немусульманские жители Иерусалима чувствовали себя в большей безопасности, чем их предки в начале века. Сказывались и реформаторские веяния, исходившие от центральных властей, и покровительство обосновавшихся в городе западных консульств. Мусульманские чиновники больше не смели вторгаться в христианские дома, требуя пищи, крова и денег. Больше не допускались неурочные произвольные денежные поборы. Каждый встречный мусульманин не мог теперь столкнуть христианина с лучшей части дороги в сточную канаву с грозным криком: «Обойди меня слева, собака!». Христианам больше не запрещалось ездить верхом на лошади и носить одежду ярких цветов.
В результате всех турецких преобразований начиная с 40-х годов XIX в. был открыт более свободный доступ в Иерусалим для немусульман. Иностранцы чувствовали себя теперь более уверенно перед лицом мусульманских властей. К тому же на страже их интересов стояли консульства европейских стран. Особые отношения с Англией и Францией принуждали турок делать определенные «реверансы» в сторону своих христианских союзников.
В 1856 г., после Крымской войны, был окончательно снят запрет на посещение иноверцами мусульманских святынь в Иерусалиме. Правда, для прохода на Храмовую гору каждый раз необходимо было получать у паши специальный фирман — разрешение, а также вносить значительную плату, и этот порядок сохранялся до конца турецкого владычества в Палестине. Но если учесть, что еще несколько десятилетий назад иноверец, обнаруженный слугами Аллаха на священной горе, мог поплатиться за это головой, то прогресс веротерпимости был налицо.
Первыми знатными гостями из Европы стали принц Леопольд, будущий бельгийский король, и герцог и герцогиня Брабантские, посетившие мусульманские мечети на Храмовой горе в 1855 г. В этом же году там побывал сэр Мозес Монтефиори, английский финансист еврейского происхождения, фигура чрезвычайно важная для Иерусалима XIX в., так как именно он являлся идеологом расселения евреев в новых кварталах за пределами Старого города, финансировавшим их строительство. В 1855 г. он совершал уже свой четвертый визит в Иерусалим. Как истинный иудей, он боялся осквернить своими ногами священное место, на котором стоял древнееврейский храм, и поэтому был отнесен на Храмовую гору на специальных носилках.
243
24 Трактат, заключенный в Париже 18(30) марта 1856 г. В кн.: Тарле Е.В. Крымская война, т. II. М.: 1950, с.604.