Военная администрация, выполнявшая, с одной стороны, указания Лондона о расширении поддержки сионистов, а с другой стороны, вынужденная считаться с местными реалиями, пыталась посредничать в установлении контактов между известными арабскими деятелями и лидерами сионистов. В Иерусалиме военный губернатор организовал в своем кабинете встречу Вейцмана и прибывших с ним членов сионистской комиссии с муфтием и мэром города. Они оба принадлежали к одному из самых влиятельных иерусалимских кланов Хусейни, и расчет англичан, конечно, строился на том, что их контакты с сионистскими лидерами будут способствовать дальнейшему развитию арабо-еврейского диалога. В традициях арабского красноречия муфтий завершил встречу словами Пророка: «Наши права — это ваши права, а ваши обязанности — это наши обязанности». Скольких бы несчастий и ужасов удалось избежать в Палестине, если бы арабы и евреи последовали этой древней мудрости.
Однако если у кого-то из действующих лиц палестинской драмы еще сохранялись в тот момент иллюзии относительно возможности мудрого решения арабо-еврейской проблемы, то суровая действительность быстро рассеивала их. О степени недоверия арабов к любым, даже самым дружелюбным шагам сионистов говорит небольшой эпизод. Когда Вейцман при посредничестве Сторрса преподнес муфтию в качестве подарка великолепное издание Корана, по Иерусалиму в тот же день разнесся слух, что в переданном свертке содержалась крупная денежная сумма.
Между тем, усиление сионистской активности в Палестине после провозглашения Декларации Бальфура и английской оккупации не просто беспокоило палестинских арабов, но становилось одним из главных консолидирующих факторов национального движения. Сбывались предсказания наиболее прозорливых сионистских лидеров о том, что рано или поздно столкновение евреев с арабами неизбежно. Еще в 1891 г. известный еврейский писатель и публицист Ахад Ха-Ам писал: «Мы, живя за границей, обычно думаем, что Палестина сегодня это почти что пустыня, невозделанная, дикая земля… что все арабы дикари, почти что животные, которые не видят того, что происходит вокруг них… Но если наступит время, когда наш народ настолько широко распространится по всей Палестине, что местное население почувствует себя ущемленным, безропотно оно не уступит нам дорогу…».[286] Но в 1918–1919 гг. сионисты и англичане, устраивая еврейский «национальный очаг», еще полагали, что арабов можно не принимать в расчет.
Организационным центром формирующегося арабского национального движения стал Иерусалим, где веками складывались влиятельные арабские кланы — элита палестинского общества. В 1918–1920 гг. активную роль в выработке национального самосознания играли два иерусалимских клуба: в одном из них состояли члены семей аль-Хусейни, аль-Алами, Абу аль-Сауд и аль-Будайри, другой возглавляли представители кланов аль-Нашашиби, аль-Даджани и аль-Хатиб. Хотя клубы были созданы как социально-просветительские организации, но даже девизы каждого из них имели политическую направленность. «Наша земля принадлежит нам», «Во имя арабов мы будем жить и во имя арабов мы будем умирать», — так первые палестинские национальные лидеры отвечали на брошенный им вызов.
В феврале 1919 г. Иерусалим стал местом проведения первого конгресса мусульмано-христианских ассоциаций, которые создавались по всей Палестине и становились главной организующей силой общеарабского протеста против сионистского проникновения. Конгресс высказался в пользу создания независимого правительства в Палестине, которое являлось бы выразителем воли ее населения, и призвал британское правительство оградить страну от сионистской иммиграции.[287] Принятое в Иерусалиме одно из первых политических заявлений палестинцев задавало тон всем последовавшим вскоре арабским выступлениям против евреев.
После выхода из-под власти турок Иерусалим, оставаясь третьим по значению святым городом ислама, стал для всех мусульман Палестины еще и центром религиозной власти. Во времена Османов иерусалимский муфтий (духовный глава мусульманской общины) ничем не отличался по своему статусу от муфтиев других палестинских городов. Англичане ввели титул Великого Муфтия и присвоили его бывшему тогда муфтием Иерусалима Камилю аль-Хусейни, который вполне устраивал их своей лояльностью. Он также был назначен на должность кади (судьи) главного исламского суда в Иерусалиме, что усиливало его позиции верховного религиозного лидера всей страны. Иерусалим, таким образом, становился центром новой исламской иерархии Палестины.
В то же время, с начала XX в. меняется отношение к Иерусалиму и в сионистском движении, особенно в его традиционалистском крыле, противостоявшем радикальным идеям полного разрыва с прошлым. Даже совсем нерелигиозные лидеры движения соглашались с тем, что традиционная приверженность евреев Иерусалиму как символу духовного единения народа должна быть использована для достижения конкретных политических целей. Во время своего пребывания в Палестине в 1918 г. Х. Вейцман поэтому предпринял очень энергичные шаги для налаживания отношений с иерусалимскими ортодоксами, видевшими в сионизме угрозу религиозным устоям еврейской общины. Ему удалось расколоть монолитное единство старого ишува. В конце 1918 г. был создан Совместный сефардско-ашкеназийский совет, провозгласивший себя, к негодованию остальной части ортодоксальной общины, религиозным представителем палестинского еврейства и верховным религиозным судом. Так был переброшен первый мостик над пропастью, разделявшей сионистских идеологов и иерусалимских ортодоксов.
Идея о том, что Иерусалим должен стать центром новой светской духовной жизни евреев, возникла еще у предшественников Т. Герцля и трансформировалась у него самого в мечту о Иерусалиме как о культурной столице нового еврейского государства, подобной Вене в Австрии. Первый шаг в этом направлении был сделан в июле 1918 г. В Иерусалиме еще слышна была канонада близких боев, когда на горе Скопус при участии Э. Алленби и Х. Вейцмана были заложены первые двенадцать камней (по числу израильских племен) в основание еврейского университета. Вейцман в своей речи назвал тогда университет символом лучшего будущего.
Между тем, жизнь в Палестине становилась все более напряженной и опасной. Чем больше напора проявляли евреи в освоении «исторической родины», тем более усиливалось сопротивление арабов угрозе лишиться собственной страны. В начале 1920 г. провозглашение эмира Фейсала королем Сирии подстегнуло всплеск националистических настроений среди палестинских арабов. В феврале 1920 г. мэр Иерусалима Муса Кассем аль-Хусейни возглавил большую антисионистскую демонстрацию арабов, за что поплатился своей должностью. Напряженность нарастала с каждым днем. 4 апреля, в день, когда христианская Пасха совпала с мусульманским паломничеством к могиле пророка Мусы (Моисея), установленным, как мы помним, еще в XIII в., Иерусалим стал местом первых кровавых столкновений между арабами и евреями. Святой город вступал в новую эпоху восстаний, войн, терактов, превративших его историю в XX в. в сплошную череду насилия с массой жертв, которыми в первую очередь становились ни в чем не повинные мирные люди. Эта страница не перевернута до сих пор.
Губернатор Сторрс даже много лет спустя, вспоминая об этом дне, когда тщательно оберегавшееся им хрупкое равновесие в Иерусалиме было взорвано, ощущал ужас пережитого шока. «Когда после пасхальной службы я направлялся с моими родителями в здание губернаторства, мой ординарец Халиль тихо прошептал мне по-арабски: «У Яффских ворот произошли беспорядки, один человек смертельно ранен». Я почувствовал себя так, будто он ударил меня мечом в самое сердце».[288]
В те дни в Иерусалиме было убито 5 евреев и 4 араба, более 200 евреев получили ранения. Впервые британские войска выступили как буферная сила в арабо-еврейской конфронтации. Впервые заявили о своем существовании еврейские силы самообороны (Хагана), к формированию которых нелегально приступило сионистское руководство. В эти дни будущий муфтий Иерусалима Хадж Амин аль-Хусейни в первый раз опробовал на простых арабах силу воздействия своих националистических призывов.