Местные поэты довольно прямолинейно выражали настроения власти, у Г. А. Астахова (Г. А.) в стихотворении «Красный марш» читаем:
Это прямо соответствовало официальным формулировкам местной власти, в частности в статье «Религия коммунистов», помещенной в пасхальном номере газеты «Коммунист» от 11.04.20, говорится:
Сверхчеловек творец высшей культуры и цивилизации – вот бог коммунистов[306].
Обыски, аресты и расстрелы, а также режим комендантского часа во Владикавказе многократно упоминает Ю. Л. Слезкин:
У нее точные сведения о том, когда и где будут в ближайшие дни производиться обыски <…> Слава богу, сегодня они, кажется, уже не придут.[307]
Расстрелы совершались близ Столовой горы, эта тема возникает в романе Ю. Л. Слезкина несколько раз:
<…> Внезапно Алексей Васильевич подымает голову и слушает. Раз, два, три, четыре. Это там, за садами у Столовой горы. Он морщится точно от физической боли»[308]; «Вчера ночью пятнадцать разменяли <…> Кирим считал. У него сад как раз у того места… пятнадцать[309].
И наконец комендантский час начинался во Владикавказе по свистку, без специального пропуска по ночам ходить запрещалось. Ю. Л. Слезкин пишет:
Согласно приказу коменданта города <…> двенадцать <…> предельный срок, до которого разрешено ходить по городу[310]; Но уже проверещали первые свистки – каждый спешит домой[311]; Он не спешит, потому что в заднем кармане его брюк среди десятка всевозможных удостоверений и мандатов лежит пропуск. На лиловой бумажке – «разрешается хождение до двух часов ночи»[312].
По этому поводу действительно имели место официальные распоряжения:
Пора бы обратить внимание! Военное положение в городе еще не отменено, и хождение по городу разрешается до 10 часов вечера по общегосударственному времени. Между тем, движение по городу происходит до 2—3 часов ночи безо всяких препятствий со стороны обороны. Да и как может самооборона задерживать граждан после 10 часов вечера, когда зачастую местные театры и цирк в 10 часов времени только начинают свои спектакли и представления! Комендант города должен или разрешить свободное движение по городу до 2—3 часов ночи, или же, если военное положение еще существует, – принять меры к его проведению в жизнь[313].
М. А. Булгаков ругал жену, что она не увезла его больного вместе с деникинцами[314]. Не сохранилось его переписки с родными между 1917 и 1921 гг., все уничтожено из осторожности. Известно, что он стал скрывать свое медицинское образование и врачебную деятельность, связывавшую его со службой в разных войсках Гражданской войны. Вероятно, это давало надежду избежать регистрации у красных в качестве военного врача. М. А. Булгаков всерьез боялся разоблачения и ареста. В письме к Н. А. Земской от 26.04.21 он писал:
С Мишон никаких лекарских conversation’ов, которые я и сам не веду с тех пор, как окончил естественный и занимаюсь журналистикой. Внуши это Константину. Он удивительно тароват на всякие lapsus’ ы[315].
Об этом же читаем у Ю. Л. Слезкина:
Я не врач, прошу вас, ради давней дружбы, – помните это… <…> Нет, он больше не может. Не может. Бояться за свой докторский диплом, точно это позорное пятно, дойти до такой степени падения. Только бы не кровь, не бойня. Подумать только – три года, три года сплошной чехарды. Мобилизуют одни, мобилизуют другие, калечат друг друга и заставляют штопать <…> Доктор, сам старающийся забыть об этом[316].
Вместе с тем в том же романе «Столовая гора» Алексей Васильевич продолжает оказывать медицинскую помощь знакомым. Выше уже приводился пассаж о том, как он «подымает с одра болящую».
315
316