— Этот человек к вам заходил? — я протянул фото. — Это мой дед.
— Во-первых, тут два человека, — сказал Файбисович, — в глазах его двоилось, — о ком конкретно идет речь?
— О правом, — сказал я.
— Правого никогда не видел, — заявил Файбисович, — а левый заходил. Крайне несимпатичный человек. Он обладал качеством, которого я не переносил.
— Каким? — спросил я.
— Не хотелось бы вспоминать… Он не пил! Что бы я ему ни предлагал — отказывался! Зачем он только сюда ходил?.. Я знал, что он плохо кончит.
— С ним что-то произошло? — спросил я.
— Вы что, не знаете?.. Неподалеку от моего кафе в сорок восьмом убили Фольке, шведского графа.
— При чём тут Фольке, Файбисович?
— Как это при чём?! Фольке у меня пил пиво, очень воспитанный человек, всегда платил. А дед ваш не пил, и — вы это уже знаете — мне это показалось очень странным. А после убийства Фольке — пропал. Чуете связь?.. А правый тип — тоже ваш дед?
— Нет, — ответил я.
— Жаль, вот это был человек! Я его вспомнил, удивительная личность — отчаянный был алкоголик! Как он только попал с левым на одну фотографию!.. Ах, жизнь, жизнь, — Файбисович вздохнул, — что вы знаете о ней… Как непросто было напиваться при этих турках, в Оттоманской империи… Ну, ну…
Что хотел сказать пьяный Файбисович?
Что дед мой покушался на Бернадота? До сих пор никто не знал, кто убил бедного шведского графа. Неужели эти человеком был мой дед?! Или это — больная фантазия алкоголика?
Теперь меня интересовал этот след. Я начал искать людей, которые были в Иерусалиме в день убийства и могли видеть Мошко.
Мне сказали, что возле Старого города сидит шахматист, который все видел и всех знает. Возможно, шахматист что-либо знал о Мошко Весёлом.
Посреди тротуара сидел человек без возраста, без рубахи, в пиджаке на голое тело. Босые ноги его были не мыты несколько десятилетий. Из диагональных брюк он время от времени доставал нюхательный табак, втягивал и чихал на всю округу.
Бродягу окружали двенадцать шахматных досок с уже расставленными на них фигурами. Тут были и слоновая кость, и вьетнамская миниатюра, и русские деревянные, и латышский янтарь. За бродягой висел транспарант: «Эмануэль Ласкер, чемпион мира. Одна партия — пятьдесят шекелей».
Ласкер втягивал в нос табак, дико чихал — фигуры тряслись от содрогания воздуха.
Я подошёл и встал напротив.
— Прошу, маэстро, — предложил Ласкер, — всего пятьдесят шекелей!
— Вы давно здесь сидите? — спросил я.
— С тех пор, как Нимцович изобрел свою защиту.
Мне это ничего не говорило.
— Если нет шекелей, — сказал Ласкер, — можем сыграть на рубашку. У вас красивая рубашка, маэстро.
— А если проиграете? — спросил я. — На вас никакой рубашки нет.
— Ласкер не проигрывает, — ответил он и сделал первый ход.
Я протянул ему фото.
— Вы, случайно, не встречали этого человека?
— Ходите, маэстро, — сказал Ласкер, — я подумаю. Я могу думать только за шахматами.
Мы разыграли сицилианскую защиту, я потерял качество, затем ладью.
Ласкер играл молча, время от времени поглядывая на портрет.
— Узнаю, — наконец сказал он, — это штаны! Диагоналевые брюки.
— Простите? — не понял я.
— У него не было денег, и мы играли на штаны. У меня в то время не было штанов. И вдруг идёт тип в прекрасных брюках!
— И он согласился?
— У него были рваные сандалии. А у меня — новые мокасины. И мы играли на штаны против мокасин. У него, повторяю, были целые брюки.
— Ну — и чем кончилось?
— Вот они, — Ласкер указал на свои штаны, — довольно крепкий материал. Я их не стирал с тех пор!.. Он играл плохо, как вы, маэстро. Что, он вас интересует? Человек, который не знал дебютов. Он называл слона — офицером. Позор!
— Это мой дед, — сказал я.
— Позор иметь такого деда! Он называл ладью — турой. И не умел делать рокировку. Позор!
— Вы помните, когда играли с ним?
— Что за вопрос! Как раз в тот день убили шведского графа Бернадота. Завыла сирена — и дед ваш вдруг побежал, сломя голову. А за ним — полиция. Разбросали мне все фигуры, я еле нашел ферзя!
— Почему полиция гналась за дедом? — спросил я.
— Говорят, он приложил руку к покушению, — сказал Ласкер. — Он нёсся, как лань, в трусах, я даже пожалел, что выиграл у него штаны… А вот и мат, маэстро, снимайте-ка рубашку.
Я протянул ему пятьдесят шекелей…
Безумный Ласкер подтверждал слова алкоголика Файбисовича.
Но всё это были довольно сомнительные свидетельства; мне нужен был действительный участник покушения на графа. Такого мог знать только Селедкер со своими воплощениями.
И я поехал в библейский зоосад.
Я долго бродил по зоопарку, надеясь найти Селедкера. Его нигде не было.
«Наверно, не взяли, несмотря на пять языков», — подумал я.
Библейский зоопарк ничем не отличался от обычного: за оградой мирно пасся ослик, похожий на того, на котором являлся мне Мошко Весёлый, и козленок — видимо, тот самый, за два гроша…
За решеткой лежал изнуренный леопард, которого поил сторож.
— Почему он такой изможденный? — спросил я.
— Работала тут одна сволочь, — сказал сторож, — взяли его кормить животных, а он кормил только себя! Интеллигент — а мясо сырым жрал! Посмотрите, до чего довел леопарда. Истощённый! У тигра начались голодные спазмы. Лев близок к дистрофии!
— А как была его фамилия? — спросил я.
— Да черт его знает! Вроде, Геринг, что-то в этом роде. Специалист по мёртвым языкам, падло! Говорил с животными на санскрите, что особенно раздражало макак. Садист!
Я понял, что это Селедкер.
— Как начали нанимать олим — так все прахом пошло, — продолжал сторож. — Ниже докторов наук не брали — и все равно тибрят! А ведь тигр недавно тоже из России, где ж это видано, что оле у оле воровал?!.. Верблюд спас арабов. Скажите, он стал бы спасать евреев?
Я колебался с ответом.
— До чего животных довёл, — продолжал сторож, — гиппопотам без снотворного не засыпал! В конце концов уволили мы интеллигента. Получил он выходное пособие — дневной рацион хищника, вы представляете себе, сколько это говядины?!
— Простите, вы не знаете, где он сейчас, этот Геринг?
— В каком-то киббуце, — ответил сторож, — вроде заморил там крокодилов…
По тропинке киббуца Гиносар опять катила инвалидная коляска, только на этот раз в ней сидел каббалист Селедкер, а толкал ее марксист Зись.
— Эта сволочь укусила меня за ногу, — сообщил Селедкер, — и за что?! Недодал кусочек мяса! Вы думаете, легко наблюдать, как эти твари лопают парное, отборные куски, когда сам жрёшь гнилые бананы! И что я там взял — кило семь!.. В России я работал в Академии наук, ученые тоже кусались, но разве так?!
— Хищнические отношения, — пояснил Зись, — деньги — товар — деньги! Вспоминаю — в зоопарке в Перми, где я работал, когда меня выгнали с кафедры марксизма перед отъездом… Я, простой сторож, впервые понял, что такое дружба. Мы обедали всегда вместе: я, шимпанзе, макака — была какая-то взаимопомощь, солидарность! Макаке давали банан — она мне всегда оставляла кусок. Она плакала, когда я уезжал в Израиль.
— Только продал костыли — и нате! — причитал Селедкер.
— Зачем вы их продали? — спросил я.
— Жрать хотел — пошёл и съел оба костыля! Шашлык из куры!
— Деньги — товар — деньги! — печально повторил Зись.
— Скорее деньги — костыль — кура! — проворчал Селедкер.