Каир рассмеялся. Он откупорил еще одну бутылку шампанского, и голуби взлетели от громкого хлопка. Они следили за тем, как голуби взмывали над крышей и медленно возвращались, устремляясь вниз сужающимися кругами.
Господи, им сегодня и отдохнуть-то толком не удастся, со всеми этими шампанскими выстрелами. Но приятно посмотреть, как они нарезают круги над головами и всегда возвращаются к дому.
Кто будет их кормить, когда ты уедешь?
Не знаю, но, наверное, найду какого-нибудь нищего или фанатика, на такое в Иерусалиме всегда рук хватало. Слушай, Каир, я тут думал, почему ты хочешь, чтобы Мунк выиграл все наши деньги?
Почему бы и нет? Разве это не естественно? Мы начали игру втроем, и мы двое выпадаем, так что он должен выиграть.
Да все в порядке, я не возражаю, но у меня все равно есть такое, знаешь, чувство…
Какое чувство?
Что это не просто так. Есть еще одна причина. Давай признаемся, Каир, детка, ты бесстыдно сентиментален. Так есть другая причина или нет?
Каир наклонил голову и улыбнулся.
По семейным соображениям. Вот тебе другая причина.
Джо кивнул. Он раскусил хвост омара. Сок брызнул ему в лицо, и он вытер его, облизывая пальцы.
Вот как, семья?
Да. Мы с Мунком кузены.
Джо помахал городу хвостом омара.
Слышишь это, Иерусалим? Слышишь, что здесь происходит?
Он повернулся к Каиру и усмехнулся.
Ну-ка, теперь поподробнее, со мной сегодня спешить не стоит. Я пиршествую, славлю Рождество и не очень хорошо соображаю. Ты, часом, не шутишь?
Нет.
Кузены? Вы с Мунком — кузены?
Да.
Что-то не очень вы похожи на кузенов, это уж к гадалке не ходи. Но если ты говоришь, значит, так оно и есть. Несколько лет назад я понял, что здесь можно верить всему. Ну, хорошо. Как это вы с Мунком оказались кузенами?
У нас общий прадед.
Джо тихо присвистнул.
А почему бы и нет. Да уж. Я-то всегда удивлялся, что у тебя глаза голубые. Что ж, он, должно быть, был путешественник. Светлокожий суданец? Или все-таки темнокожий венгр?
Каир рассмеялся.
Ни то ни другое. Он был швейцарец.
Ах да, конечно, мне бы догадаться. Традиционный нейтралитет и так далее, не хотел никого из вас ущемлять. Должно быть, хитрый был тип, не ограничивал семейное будущее пределами одной расы или континента. Но кто был ваш странствующий предок, зачинавший детей в столь отдаленных друг от друга странах, как Венгрия и Судан?
Добавь Албанию.
Еще один сын в Албании, говоришь? Мне это что-то не нравится. Единственные албанцы, которых я знаю, — Валленштейны. Ты же не собираешься мне сообщить, что этот вредный коротышка Нубар Валленштейн тоже ваш родственник? Нет? Скажи мне, что это не так.
Каир улыбнулся.
Боюсь, что так.
Так? Тогда боюсь, что я выпал за борт в штормовую погоду и держаться мне уже не за что. Или, еще хуже, в сумерках провалился в болото и не знаю, как теперь выбираться. Пожалей меня, Каир, как выбираться? Кто был этот странствующий швейцарец?
Его звали Иоганн Луиджи Шонди. Он родился в Базеле в тысяча семьсот восемьдесят четвертом.
При чем тут Базель?
Потому что именно там был опубликован и спустя век сожжен труд Стронгбоу.
Стой, Каир, хоть Стронгбоу-то сюда не приплетай. Вернемся к этому Луиджи. Кто он был?
Очень одаренный лингвист со страстью к деталям.
Детали? Верю. Он их повсюду оставил немало. Так, одаренный лингвист, и что же?
В тысяча восемьсот втором году студент Иоганн Луиджи пешком прошел весь Левант и однажды попросился переночевать в албанском замке. Хозяин замка был на войне, а жена хозяина скучала. Вот откуда албанский кузен. Потом Иоганн Луиджи стал врачом в Будапеште и женился на прабабке Мунка, Саре Первой. Вот откуда венгерский кузен. А потом он путешествовал по Ближнему Востоку и в деревеньке на краю Нубийской пустыни встретил мою прабабку. Вот откуда суданский кузен.
Эка сколько их, сказал Джо, я уже и притомился. Эти перемещения и делание детей в начале девятнадцатого века изрядно утомляют. Может быть, посидим минуточку спокойно и насладимся видом, а потом продолжим?
Конечно. Кстати, я именно это и хотел предложить.
Да ну?
Да. А теперь давай перенесемся на сто лет вперед и расположимся у виллы на берегу Босфора.