Та самая Библия? Та, которую нашли в Синае в девятнадцатом веке? Даже мысль о том, что она существует, не давала Джо покоя и вселяла в него несбыточную надежду. Найти Синайскую библию стало для него, как и для многих его предшественников, заветной мечтой.
И так в Иерихоне все меж ними разладилось. Двадцатилетний Джо был совершенно потерян, а Мод совершенно от него отдалилась. Она, кажется, боялась чего-то, но не могла поговорить с ним, и он сидел поздно ночью в садике за домом и пил в одиночестве, пока не засыпал. Пил, пока не приходило время снова переправлять оружие в Палестину.
А ближе к концу зимы Мод бросила его. Ушла из их маленького домика в Иерихоне, даже не оставив записки, подумать только… Забрала с собой их сына, которого он так никогда и не увидел. Он родился, пока Джо таскал ружья, чтобы заработать денег.
Деньги. Вот что ему нужно, понял он тогда. Деньги не давали ему надолго вернуться в Иерихон. Если бы у него только были деньги, все вышло бы иначе, так он, по крайней мере, думал. И он не потерял бы единственную женщину, которую любил. Так он, по крайней мере, думал.
Деньги. Карты сокровищ из Синайской библии, той самой Библии, которая лежит себе сейчас где-нибудь под Старым городом. Чтобы найти ее, ему нужна тайная власть над Иерусалимом. И с тех пор, как Мод оставила его, ключи к прошлому из Библии стали главным и единственным интересом его жизни, так он, по крайней мере, думал.
Много лет назад отец напророчил, что ему суждено стать царем Иерусалимским. Отец не знал, почему так сказал. Но пророчества отца всегда сбывались, и Джо знал, что может стать тайным царем города. Он знал, что может выиграть в Великий иерусалимский покер и тогда станет искать Синайскую библию. Надо только очень-очень захотеть.
И он этого очень сильно хотел, он не хотел ничего больше. Деньги, власть и Синайская библия стали для него всем.
Так он, по крайней мере, думал.
Черный день, загрохотал Хадж Гарун, неожиданно врываясь в комнату и рассерженно топнув босой ногой об пол.
Черный, черный, самый черный, крикнул он. Черный, как кишки дьявола. Черный. Черный.
Джо встрепенулся и удивленно взглянул на него. Он не помнил, чтобы кроткий рыцарь когда-нибудь говорил с таким жаром.
Слушай, парень, почему ты все повторяешь это по такой-то жаре?
Хадж Гарун угрюмо уставился в стену и перевязал зеленые ленты у себя под подбородком.
Потому что мне этого не забыть, сказал он. Я этого никогда не забуду, а это случилось в такой же июльский день, как сегодня.
Когда это случилось?
Хадж Гарун нахмурился.
Около восьмисот лет назад? Так?
Может быть. А ты про что, собственно?
Хадж Гарун застонал. Джо понял, что ему не хочется даже говорить об этом, настолько отвратительно для него само воспоминание о тех днях. И когда старик, ежась от страха, наконец заговорил, он выплевывал слова, как самое ужасное проклятие в мире.
Крестоносцы взяли Иерусалим.
Джо запнулся — ему стало жаль старика. Он мрачно кивнул.
Ах, это. А я — то только что воображал, будто это мне гаже всех. Даже и не вспоминал об этой ужасной резне.
Хадж Гарун, нахмурившись, уставился в стену.
Я вот думаю, хватает ли у них заносчивости до сих пор праздновать победу.
Где?
В пещерах.
Джо поднял голову и улыбнулся.
В пещерах, ну конечно. И как я об этом не подумал? Там, наверное, гораздо прохладнее, чем здесь. А ты говоришь, они праздновали победу?
Еще как. Бесстыдно наслаждались своими жестокостями.
Ну-ну, а все ж таки там прохладнее. Давай-ка туда спустимся и посмотрим, что там творится. Согласен?
У подножия лестницы, которая вела куда-то вниз из турецкого сейфа, в полной черноте неожиданно сверкнула слабая старческая улыбка Хадж Гаруна. Он зажег факел. Джо подпрыгнул от неожиданности.
Господи боже мой, не надо пугать бедную душу вроде моей в этом подземном мире. Откуда я знаю, настоящий ты или нет? Вдруг ты — наскальный рисунок пещерного человека, или блуждающий призрак, или кто-нибудь еще похлеще?
Нет большего счастья, пробормотал Хадж Гарун, чем быть слугой света. К крестовым походам — сюда. Только, пожалуйста, не шуми, пресвитер Иоанн. Лучше будет, если они нас не услышат.