— У нас нет свитков Пятикнижья.
— Я помню Заветы слово в слово.
— Мы согласны. И если в субботу Сурьяшатру не станет мешать, сыны и дочери Израиля соберутся на центральной площади, где обычно мы решаем дела общины нашей.
Вот так: старейшины, а туда же, Сурьяшатру — враг богу солнца Сурье, демон-ракшас.
«Заблудшие до крайности!»
Однако Иисус не стал упрекать старейшин. Просто пообещал:
— Буду молить Отца моего Небесного о хорошей погоде в субботу.
Вполне поняли старейшины смысл сказанного Мессией и его такт, Иисус же спустя малое время похвалил себя за сдержанность свою. Как оказалось, старейшины деревни твердо выполняли одну из своих главнейших обязанностей сохранять в чистоте веру праотцев, хотя добиваться этого им было очень сложно. Деревня, чисто пастушеская, и только треть из еврейской общины ее осталась чистой. Еще одна треть — смешенные браки, в которых верх брала либо вера в Единого, либо многобожная.
Еще одна треть — многобожники-кашмирцы, на которых весьма сильно влияли белые жрецы. И вот, живя в таком переплетении обычаев и верований, хочешь или нет, но станешь привыкать к местному своеобразию, и многое воспринимать как должное, вовсе не считая это каким-то отступлением. Солнце или Сурья, туча или Сурьяшатру — какая разница. А тучи здесь и впрямь воспринимаются с враждебностью, ибо они могут принести пургу даже летом и нанести тем самым урон пасущимся отарам — отсюда и демон-ракшас.
Когда же после проповеди своей субботней и обращения к нему желающих обрести покровительство Единого, какое получил Арджуна-Павел (слухи распространяются совершенно необъяснимым образом), Иисус заговорил со старейшинами о крещении двух-трех из многобожников, которые давно уже фактически отошли от многобожья, старейшины сразу же поставили условие:
— Осенять Святым Духом можно, но только обрезанных.
В деревне Арджуны-Павла ни один из старейшин даже не подумал об этом, да и он, Иисус, тоже крестил, без всякого сомнения. А ведь действительно: один из заветов Господа с народом избранным — обрезание каждого. Иисус исцелял хворых и страждущих, не делая различия между обрезанными и необрезанными, за что его всячески хулили фарисеи и саддукеи, а вот чтобы крестить необрезанных — такого не было. Ни он этого не допускал, ни апостолы, хотя и проповедовал он единую веру для всех, веру без притеснения и насилия.
«А не насилием ли станет принуждение к обрезанию? Не оттолкнет ли это готовых приобщиться к вере в Единого? Не толкнет ли обратно в объятие белых жрецов?»
Есть о чем поразмышлять.
Иисус не знал, что и апостол Петр, и апостол Павел вовсю крестят необрезанных, что первые их шаги были резко осуждены, но на Первом соборе христианских общин обвинение в отступничестве, можно сказать, полностью рассыпалось.
Руки у апостолов теперь развязаны. Знай об этом Иисус, не терзался бы он сомнениями, не испросил бы у старейшин день на раздумья и на молитвы Отцу Небесному, а начал бы наступление на них сейчас же и словом своим, и волей своей.
Испрошенный день Иисус провел не только в раздумьях и молении, но и в беседах с теми троими, которых старейшины определили готовыми к очищению водой и осенению их Святым Духом, хотя о крещении они слыхом не слыхивали, о Иоанне Крестителе ничего не знали, но приняли слово Мессии с верой в него.
Один из троих согласился на обрезание, двоих других уговорить не удалось: согласившийся на обрезание не сможет быть осенен Святым Духом пока не заживет рана, а значит, ему придется ждать, когда он, Иисус, придет сюда снова; те же, которые воспротивились, получат Божью Благодать без промедления — справедливо ли?
«Пойду в наступление».
С той самой идеей, которая была одобрена синедрионом и по которой оправдал его суд, приняв решение одеть его в белые одежды.
Весь вечер убеждал Иисус старейшин. Одолел, в конце концов. С великим трудом, но одолел. И тогда начали подыскивать место, где крестить. До Джелама не менее пяти поприщ, да и мелководна река в верховье своем. К тому же — бурная донельзя. Приток ее, что резвился, огибая деревню, тоже не подарок для крещения водой. Еще более мелководен, хотя и не так бурлив. И тут один из старейшин предложил, казалось бы, нелепое:
— В купальне для овец.
Недоумение минутное, и вот первое слово:
— А что? Вполне…
— Лучше не в купальне самой, а перед ней. Озеро если наполнить? Как?
Первый из старейшин даже обиделся: