Калитку в ворота монастыря ему открыли не сразу. Воротники, увидев знатного проповедника, не решились впустить его, не оповестив Главного жреца, и какое же было их удивление, когда настоятель монастыря велел им поспешить к воротам и немедленно впустить Мессию, встретив его низким поклоном. Жрецу же для мелких поручений, который всегда был у него под рукой, велел звать всех Посвященных, сам же не стал их дожидаться, а один пошел навстречу гостю.
Встретил он Иисуса на полдороге от ворот к храму. Не поклонился, но голову все же склонил. Иисус ответно поклонился поясно и сообщил:
— Я хочу пожить в монастыре твоем, Великий Посвященный, несколько дней, проведя их в чтении Священных Вед. Будет ли на то твое согласие?
— Воля гостя — моя воля.
Торопливо подходили Посвященные и замирали в поклонах, Иисус тоже приветствовал каждого. Без гордости и чванства, как бы подчеркивая этим, что не победитель он, способный диктовать свою волю, а их товарищ, равный с равными, и не столь уж важно, что их верования серьезно расходятся. Они — люди, и нужно относиться друг к другу по-людски.
Его провели в тот же зал, где совсем недавно собирались судить, но теперь все выглядело иначе: они сели в единый кружок, и началась беседа. Иисус, с благодушной простотой, рассказал, ничего не утаивая, о содеянном им в высокогорной деревне и даже посоветовал в конце рассказа:
— Не отступайтесь и вы от той деревни. Там треть тех, кто твердо верит в сонм ваших богов, в верховную Триаду, поклоняется Кришне. Не давайте перебежать им в мое стадо. Там треть смешанных семей, где пока что не побеждает ни многобожье, ни единобожье. К ним будет мое особое внимание. Считаю, и ваше тоже. И, как мы уговорились, победители неподсудны.
Иисус понял, что не с ликованием душевным восприняли Посвященные и его правдивый рассказ, и его последнее слово, но они согласно закивали, и этого для Иисуса на первый раз было вполне достаточно. Он надеялся в дальнейшем повлиять основательно на их миропонимание, хотя предвидел, что на это потребуется очень много усилий и не меньше времени.
Потом была трапеза. Многочасовая. Обильная. И вот, наконец, ведохранилище. В руках «Бхагавадгита». Полнее той, какую он читал прежде. Особенно подробно здесь определена жизненная цель человека и выбор пути к достижению этой цели.
Нет, Иисус сейчас читал Веды не с придыханием, как в юные свои годы. Он вполне разделял философские постулаты бога Вишны, что человеку не дано видеть мир в единстве, понимать истинные цели бытия, из чего следует вывод: человеку остается лишь по мере своих сил выполнять заповедованное ему богами; но Иисус не принимал утверждение о том, что человек, выполняя предопределенное ему судьбой, не должен заботиться о видимых последствиях своих поступков, о сиюминутных выгодах и даже забывать о том, что тело переходяще.
«Вот поле для бесед с Главным жрецом и Посвященными. Более того, тема для диспута о бессмертии души и грешном теле».
Но не в этот приход доходить до диспутов и душеспасительных бесед. Немного позже, когда их отношения перестанут, как сейчас, разниться в словах и мыслях, когда больше станет доверительной откровенности и меньше обид на неосторожное слово, он сможет действовать настойчивей.
Когда же дошел он до разъяснений, как человеку преодолеть индивидуальное, по его лишь возможностям воспринимаемое устройство мира, отложил свиток. С этой частью Вед он знакомился прежде, и все же решил обновить память и глянуть на главный постулат индуизма с позиций его сегодняшнего опыта.
«Завтра. На свежую голову».
Хранителя Вед попросил не убирать в шкаф «Бхагавадгиту», пояснив:
— Посвящу день дальнейшему чтению и размышлению о прочитанном.
— Разве можно Веды воспринимать не как данное?
— Можно. Даже Живой Глагол Творца Всего Сущего требует осмысления умом человеческим. Не вопреки Слову Единого, а о глубинной сути его.
Хранитель Вед пожал плечами, но Иисус понял, что его убежденность подействовала на белого жреца и дала толчок к борению мыслей.
Утром, после омовения, чтения псалмов Давида и завтрака Иисус — в ведохранилище. Рукопись лежала на месте, и он сразу же углубился в нее.
Способ преодоления человеком индивидуального восприятия мира Кришна предлагает всего один — отрешенность. Отрешенность от жизненных привязанностей, от треволнений бытия, от чувств и объектов чувств. Это, безусловно, спорно, но в этом нравственном посыле есть что-то привлекательное. Об этом он уже думал прежде, когда готовился к своим первым проповедям и определил взять отсюда полезное, особенно постулат о том, что отрешенность достигается не бездействием (не действовать человек не может), но бескорыстным действием. Но бескорыстие он понимал в ином смысле, чем Кришна. Тот утверждал, что человек должен оставаться безразличным к плодам своей деятельности: что дурным, что хорошим. Вот это-то Иисус отметал напрочь и безоговорочно. Теперь же, оставаясь на своей точке зрения, он видел в постулате предмет дискуссии с белыми жрецами, средство для подтягивания их к своей вере, к идеям религии любви и добра.