Эффект начал слабеть. Я смог исследовать окрестности нашего убежища, уже значительно расчищенные. Буруны черноватых туч закрывали горизонт, другие тучи, поменьше, цеплялись за склоны скалистого утеса как медведи-скалолазы, гигантские кучевые медведи.
Я вскоре вернулся. Опасность наверняка еще не исчезла. Меня встретило хоровое стенание. Дети просили пить. Оставалось еще довольно много галет и шоколада, но жидкости уже не было. Они всё выпили. Я и сам испытывал сильную жажду. Что делать? Рискнуть выбраться наружу и отправиться на поиски воды? Далеко я все равно не ушел бы. Повсюду виднелись заросли черноватых облаков. К тому же я не знал, есть ли источники поблизости. И если бы какой и нашелся, то вдруг вода в нем отравлена в результате катастрофы?
С испариной на лбу я лихорадочно ходил из угла в угол пещеры под нестерпимое нытье детей. Под ногу подвернулся рюкзак проводника. Я снова осмотрел его. Никакого питья, зато в боковом кармане нашелся моток веревки. Дурень мнил себя альпинистом. Но веревку можно было использовать. Смутные воспоминания о приключенческих рассказах плыли в моей голове, как снаружи черные облака по небу. Я размотал веревку, подыскивая выступы, чтобы закрепить ее. Выступы были, но зацепиться было не за что. Веревка соскальзывала, узел развязывался. За неимением лучшего я обмотал веревкой большой валун, по весу тяжелее меня. Не поручать же этим балбесам меня страховать! Они наверняка не удержали бы. Я снял куртку и взялся за веревку. Хватит ли ее длины? Журчание подземной речки казалось совсем близким. Я взял в руку термос, а на шею повесил бидон.
Склон был не очень крутой, но метра через два стал склизким, скользким. Я разодрал себе колени, ударился головой о камни, набил шишку. Темнота сгущалась. Я спускался по веревке на ощупь, притормаживая коленями о скалу, и часто останавливался, чтобы вслепую обследовать то, до чего мог дотянуться рукой. Рядом что-то взлетело. Летучая мышь? Меня тошнило, и я даже подумывал подняться. А как же жажда? Да и гул речки, разве он не становился все отчетливее?
На самом деле гудело у меня в ушах, и я мало что мог расслышать. Но мне повезло: речка действительно текла не так далеко, на глубине всего пятнадцати — двадцати метров. Я почувствовал ее, намочив ноги, и только потом сумел что-то рассмотреть. Неосмотрительно отпустил веревку и осел в воду. К счастью, речка была неглубокой. Каменистый ручей. Омовение пошло мне на пользу. Я наполнил термос, потом выпил сразу пять-шесть кружек. Ах, та свежесть во рту! Ах, прохлада той подземной воды! Тогда она показалась мне такой же вкусной, как какой-нибудь коктейль. Теперь — и уже давно — она кажется мне горькой, поскольку с каждым глотком напоминает о том, что я уже никогда не буду пить коктейли.
Обратный подъем оказался тяжелым, однако не таким мучительным, как я опасался. При моем появлении в пещере, где по сравнению с подземным ущельем было почти светло, несносные дети бросились ко мне, как стая голодных волчат, и затявкали: «Пить! Пить!»
Ободранный, окровавленный, испачкавшийся, я пребывал в прескверном настроении. Девочка, подбежавшая среди первых, кричала пронзительнее других. Я отвесил ей пару пощечин, которые заставили ее отойти назад, и пинками отогнал остальных. Затем наполнил чашку и начал раздавать воду по очереди, дисциплинированно, каждому по одной чашке за присест. Настал черед девчонки; она стояла, прислонясь к стене, держалась за щеку и скулила. Должно быть, я ударил ее изо всей силы. Ни слова не говоря, я протянул ей полную чашку воды. Она покачала головой. И я, не колеблясь, выпил воду сам. Время деликатничанья прошло. Тогда я думал короткими всполохами, но сейчас понимаю, что именно с того момента мы вновь стали дикарями. Девчонка до вечера ныла, а потом все же соизволила принять воду. Какая гнусная порода самок выйдет из этого чрева!