Мне мало что остается добавить, чтобы объяснить положение, в котором я оказался. Остается лишь описать это положение — порядок вещей и людей, состояние всего того, что меня окружает. Тут я вслух рассмеялся.
Ха-ха-ха! Действительно смешно! Я собирался написать слово «цивилизация», чтобы определить жизнь нашей маленькой группы человеческих существ, которая представляет, наверное, в этот час все человечество. Эта горстка сорванцов, невежественных, одуревших, порочных, суеверных и пугливых! Это и есть цивилизация? Нет, уж лучше считать, что я сошел с ума.
Прежде всего, я уже не понимаю, как все произошло. Я потерял счет дням. У меня, в отличие от робинзонов, нет календаря. И потом, все робинзоны знали, что где-то существовали другие люди. Я же…
В первые дни главной заботой было унять голод. Для утоления жажды я по нескольку раз спускался в расщелину. Дело-то нехитрое. Потом мы нашли воду снаружи. Но еда? Когда страх прошел, они вмиг все пожрали. Галеты, шоколад. У меня был коробок спичек, быстро закончившихся, и семь сигарет. Осталась одна. Храню ее для той минуты, когда…
Когда снаружи вокруг грота развеялся туман, мы очень скоро собрали ветки и ароматические растения. Я показал им, как поддерживать огонь. Обучились они быстро. Ночи в этих пещерах довольно студеные. Но сначала жарить на огне было нечего. Не знаю, как долго мы голодали. Как-то один парень принес крота, которого только что придушил. Добычу мы поджарили. Затем в поле нашли целую кротовую колонию; они избежали истребления, пересидев в своих норах. На следующий день другой парень принес большого ужа с размозженной камнем головой. Готовить змею я отказался. Терзаемые голодом, они сами ее распотрошили и поджарили. С тех пор всевозможные змеи стали главной добычей нового человечества. Этот вид (я имею в виду змей) лучше всего перенес катастрофу. Они встречаются повсюду. Но наверняка есть и другие виды животных, которые выжили. Многие растения вроде бы не пострадали, хотя немало деревьев загнило на корню.
Запасшись жареной кротятиной — есть змей так и не привык, — я отважился пойти на разведку. В одиночку. Не зная, чего ожидать от этого похода, я не хотел тащить за собой весь выводок.
Поначалу было легко. Горные тропы не очень изменились. Те же возвышенности, облезлые или местами поросшие чахлыми пахучими травами. Но когда открылся вид на долину, в конце которой прежде находились гостиница и санаторий, я замер. На спуске тропы у моих ног плескалась грязная илистая желтая вода. Мутный водоем с легкой зыбью необозримо растягивался и справа, и слева до горы напротив.
Я попробовал эту воду на вкус. Горькая, вонючая, отвратительная. Неужели сюда поднялось море? А может быть, озеро сформировалось от поменявших направление рек или проливных дождей? И стало соленым от минералов, исторгнутых горами? Как знать? Да и какая разница?
После этого потрясения я представил себе, что же могло произойти в других местах. Думаю, именно тогда у меня возникла уверенность в том, что я больше никогда не увижу свой мир. Корка земного апельсина оказалась разодранной, выжатой, иссушенной. И треснутой. Все изменилось.
В тот момент я почувствовал себя заключенным. До этого у меня в голове еще мелькала смутная мысль пойти поискать других людей… выживших. Или, по крайней мере, найти полезные обломки, останки. Иногда я даже задумывался, остались ли еще города.
Города, моя жизнь, жизнь человека цивилизованного. Бесполезно. Они все вымерли, теперь-то точно. К чему идти выискивать их трупы в мире, чреватом совершенно новыми опасностями. Мои ботинки разваливаются, а сапожников уже нет.
Города! С ними произошло то же самое, что и с гостиницей и санаторием, чьи руины затягивались илом там внизу, под желтой водой. Но на поверхности что-то виднелось, что-то, похожее на верхушку каланчи. Я рассмотрел, что это такое. Позднее, не помню когда, я сумел обойти озеро слева. Пресловутой каланчой оказалась водонапорная башня санатория, цементный цилиндр на трех опорах, оставшийся неповрежденным. Единственной вещью, оставшейся невредимой в этом нашествии воды, была водонапорная башня. Да еще и с водой. И даже годной для питья. Мы ее пили. Но прежде, с другой стороны озера мы обнаружили речку, из которой тоже можно было пить. Так что я уже давно не спускался в расщелину к подземному ручью, где, наверное, гниет труп проводника. А может, и не гниет, а каменеет. Позднее останки этого кретина изучат, чтобы определить типичные признаки допотопного человека из пещеры трех гротов. Ха-ха-ха! И какую же чушь они по этому поводу будут нести!