«Они»! Кто это «они»? Если какие-то «они» и появятся, то не иначе как потомство сопляков, выживших вместе со мной. Вот забавно, если они будут походить на своих предков!
Теперь настало время рассказать о том обществе, которое складывается вокруг меня и в котором я всегда буду — предпочитаю быть — до конца своих дней чужаком.
Я уже давно потерял интерес к этим недоросткам и довольствуюсь тем, что удовлетворяю, как могу, с трудом, потребности своей животной жизни, а в остальном беспрестанно пережевываю свое отчаяние.
Я даже не позаботился выяснить, сколько их было, ни их возраст, ни их имена. Когда мне приходилось заниматься ими — все чаще по необходимости, в силу обстоятельств, — группа уже сплотилась, и сформировалось своеобразное сообщество. Сейчас рядом со мной обитает небольшое племя дикарей, чуждое мне, почти враждебное. Они, наверное, убьют меня в ближайшее время. Но пока я — самый сильный. Ни один из них по-настоящему еще не повзрослел.
И вот, томясь в безумном мире, я принялся изучать этих дегенератов, как изучают колонию муравьев.
Они и в самом деле уже не люди, не сыны человеческие. Чтобы попытаться их понять, мне следует приложить усилие, причем значительное. Они создали — без моего ведома, хотя и рядом со мной, пока я раскисал в унынии, — свой язык, свою картину мира, свои обычаи, свой образ жизни. Когда я заметил это, было уже слишком поздно. Хм, «слишком поздно»… «Слишком поздно»… Слишком поздно для чего? Чтобы их воспитывать, приобщать их к прежней цивилизации? Был ли я на такое способен, даже если бы озаботился этим? Да и вообще, заботит ли меня это?
Моя цивилизация — я имею в виду ту, прежнюю, — я жил ею, потреблял ее, использовал ее, но не знал. Я садился на поезд, понимая, где найти окошко кассы, чтобы купить билет, но и все. Я не смог бы построить локомотив, ни просто сказать, как он устроен, ни даже управлять им, если бы случайно нашел какой-нибудь в рабочем состоянии. То же самое с автомобилем: я умею водить, это правда, но неспособен сделать самую простую починку. Люди моего времени нажимали на рычаги и крутили переключатели, но не имели ни малейшего представления, что находится под рычагами или за переключателями. И вот сейчас вся механика взлетела на воздух. Механизмы уничтожены. А человек машинной эпохи — меньше всего знает о машинах. Разве я смог бы восстановить самое простое из механических устройств, которые некогда обеспечивали движение мой цивилизации? Нет, хотя научился декламировать стихи Вергилия и перевел Шекспира на французский… Я… Я, Жерар Дюморье… Что я такое?
Вот перепись населения земного шара. Я имею в виду детей, собственно уже подростков, являющихся, по моим сведениям, единственными представителями антропоидного вида на планете. Я отмечу имена, которые они себе придумали, вместе с их настоящими именами и фамилиями, то есть теми, которые у них были в допотопную эру, а еще укажу то немногое, что знаю о них и об их происхождении. Они исказили свои имена, как и все остальное. Как правило, они говорят в нос, их речь предельно упрощена и похожа на детскую тарабарщину. Верно, нынешняя атмосфера не совсем такая, как раньше. У меня самого появляется такое же смутное ощущение, когда я вдыхаю воздух. Должно быть, остатки того газа. Или вообще изменился состав воздуха. Возможно, носовые и гортанные мембраны были поражены. Во всяком случае, это факт: все новое человечество сильно гнусавит.
Я приведу несколько образчиков этой речи. А пока — вот именной список населения Земли на сегодняшний день со сведениями, которые я смог собрать о каждом индивидууме.
Чаон. — Это мой ученик, единственный выживший из двух братьев. Его полное имя, по старому стилю, Шарль Фунго, лорд Кленденнис. Парень с тонкими чертами лица, но всегда сонный, долговязый, хилый, бледный, этакий слюнтяй на ходулях.
Манибал. — Это Менье Поль, самый старший из уцелевших пациентов санатория, следовательно, самый сильный и самый развитый в группе, а значит, и выступающий предводителем. Неказистый загорелый брюнет смахивает одновременно на деревенского крепыша и сына вождя племени бети-пахуин. На самом деле его имя произносят «Ман-нибал», первый слог — четко носовой. Этот Манибал, мало затронутый заражением и, возможно, уже совсем излечившийся, сыграет важную роль. Мне придется к нему еще вернуться, хотя он мне крайне антипатичен.
Вот, кратко, имена других мальчишек, большей частью совершенно безликих:
Цитроен. — Его звали Сиприен Как-то-там-еще. Ци-Троен — это амальгама имени и фамилии, которую я забыл. Невежда, но хитроватый, лицемерный, лебезящий перед Манибалом и тайком завидующий ему, как почти все нижеследующие.