Да, Илен — королева. Королева, пчелиная матка, мать-несушка, мать-наседка, незаменимая хранительница рода. Для нее все мужчины — шершни, слуги или игрушки. Мы все — гурии ее гарема, и Ленрубен, и Цитроен, и Амбрион, и Пентен, и… даже я, если ей захочется. Ах, нет! Я — нет! Фу! Впрочем, это даже не придет ей в голову. Я старый и просроченный, я — вне игры. К счастью.
Новое человечество начинается с матриархата. И матриархальная начальница, в силу курьезной девиации, остановила свой выбор на слабейшем самце. Именно он будет племенным осеменителем, производителем будущего рода. Чахоточный производитель. Получается выживание наименее приспособленного. Ха-ха-ха!
Ну и недотепа же этот Дарвин! А человечество какой планетарный фарс! Какой космический фарс! Какой фарс!
Фарс продолжался. То, что я предвидел, произошло. Наша матриархальная султанша бросила платочек Амбриону Нелатину. Подозреваю, что до этого она делала авансы Ленрубену, но тот был поглощен другим занятием: всего-навсего познаванием мира. Он, бедолага, все пытается познать. И верит, что познает. Время от времени с торжествующим видом объявляет и мне, и остальным: «Понян!» Это его любимое словцо. И его употребляет почти он один. Это означает «Я понимаю, я понял, я нашел». Этакая «эврика» в устах карикатурного Архимеда. Можно даже и не говорить, что на самом деле он ничего не понимает. Ни о чем и ничего. Совсем ничего.
Он даже не понял ухаживаний Илен. Половое созревание у него, похоже, запаздывает, а после смерти Манибала он, наверное, самый старший в группе. Ему, должно быть, лет четырнадцать. Чаону и Амбриону приблизительно столько же, ну, может, на два-три месяца меньше. Цитроен младше: ему лет двенадцать-тринадцать, и он еще совсем ребенок. Они тоже, впрочем. Все они еще дети. Однако именно среди этих детей и разыграется любовная драма.
Любовная драма! Просто смешно. Вокруг всего этого мы, люди старого мира, некогда поднимали столько шуму! Сколько было болтовни, трепотни, суесловия в газетах и в залах суда!
А теперь все происходит быстро, просто. Илен, чтобы позабавиться, а еще потому, что Чаон, полагаю, быстро выдыхался, обучила Амбриона Нелатина новой игре, которую она для себя открыла. Но когда Амбриона посвятили в эту игру, то он не пожелал делиться с Чаоном. Тело Илен было его игрушкой, его цацкой, а не Чаона. И тогда он Чаона убил.
Вот так! Дирин-данлин! Никаких сложностей!
Да, но с некоторыми нюансами. Амбрион Нелатин — хитрец. То есть притворный, скрытный, лицемерный. Должно быть, незаконнорожденный сын какого-нибудь иезуита. Он поостерегся провернуть дело в присутствии Илен, у которой хватило бы сил ему помешать, то есть убить его самого. И он дождался, когда ее не будет рядом. Время от времени Илен ходит купаться в озере. Плавать она научилась без чьей-либо помощи. А может, была знакома с водой еще до этого. Кто знает? Впрочем, благодаря причудливой конституции ее тело удерживается на поверхности само по себе, да и руки и ноги у нее широкие, как плавники. Весна уже наступила, и пополудни, когда травы, тянущиеся до самого горизонта, до спинной гряды стегозавра, пропитывали своим ароматом воздух, Илен купалась в желтой воде, которая затопила ее родную долину, отчий дом, церковь, где ее крестили, и кладбище, где ей когда-то предстояло усопнуть. Все это теперь было скрыто под тройным слоем: ила, желтой воды и забвения. Так вот, метрах в ста — ста пятидесяти над всем этим мирно плескалась Илен, королева нового мира.
А Чаон тем временем предавался сиесте. Илен его утомляла, требовала слишком многого, несмотря на подспорье, которым в их упряжке стал Нелатин. Полагаю, Чаон в любом случае долго бы не протянул.
Отныне с болезненностью Чаона было покончено.
Как, в придачу, и с самим Чаоном.
Однажды рыскающий повсюду Ленрубен нашел старый нож. Вероятно, нож принадлежал проводнику, поскольку Ленрубен исследовал и расщелину, и подземную речку. Его любопытство неиссякаемо. В общем, у него появился нож, который еще мог резать, если бы попал в сильные руки. Обычно он держал его при себе. Не знаю, как коварный Амбрион им завладел. Но он им завладел. И затем все произошло тайком. У Амбриона повадки священника. Теперь, когда Манибал мертв, вечернюю молитву читает он. Я лежал на своей подстилке из веток, погруженный в тоскливое оцепенение, которое меня не оставляет с момента События и из-за которого все мне кажется сном, безумным сном.