Ленрубен находил обратную дорогу с поражающей меня уверенностью. Хотя у него не имелось ни карты, ни компаса, ни даже представления о том, что могло бы их заменить. Но его память была девственной и точной: в его голове выстраивалась целая серия ориентиров, причудливо выбранных, разумеется, на его вкус: здесь — скала в форме крота, там — два оливковых дерева со сросшимся стволом, где-то еще — зубчатый гребень на горизонте. В его голове все это складывалось в маршрут, довольно схожий с древними портуланами, маршрутами каботажников.
Опускаю описание обратного пути, во время которого новые люди делали открытия и проявляли немало странных черт своего характера. Но мой разум уже угасает. Я уже не наблюдаю за ними, у меня больше нет желания наблюдать за ними. Вместо того, чтобы смотреть на происходящее вокруг, я вновь вижу все более яркие, до галлюцинаций, сцены допотопного мира. И вновь слышу — ах, до чего же пустые — речи политиков… Безопасность, разоружение… Ха-ха-ха! Пакты, ответственность, Версальский договор, арийская раса… Ха-ха-ха! Затем вновь обнимаю гибкую Элену в синем платье с электрическими бликами, ужинаю в «Рице», одетый в смокинг, вновь хожу на футуристические выставки… Футуристы! Ха-ха-ха! Каким прекрасным было будущее! Но было ли оно будущим? То, что я принимаю за галлюцинации, не есть ли это сама действительность? Разве моменты моего безумия — не моменты здравомыслия? Где безумие, где разумение? Может быть, я всего лишь жалкий безвредный псих, которого выпускают время от времени и который в некоторые дни ведет почти нормальное существование, но из-за курьезного расстройства своей психики воображает, бедняга, что пережил конец света?
Где иллюзия, где действительность? Не знаю.
Вчера (или позавчера) видел странный сон. Я был отвязан ото всего, парил в пространстве, подобно астральному телу, чистому духу, одному из прославленных тел прежней метафизики[49], и видел, что по небу плыла Земля. Но видел я ее в необычном виде. Земля плыла по небу как круглая медуза, только еще не сформировавшаяся, не до конца выделившаяся из сырой материи, ни животное, ни растение. Автострады, железные дороги, реки, каналы, моря на ее поверхности напоминали сосуды, артерии и вены; по ним везли хлопок, зерно, минералы, продовольствие и топливо; сырье, жидкость, твердые субстанции, сок, лимфу и кровь, подпитывающие планету. Вагоны и корабли — кровяные шарики, тельца, которые катились насыщать, чинить, прикрывать и защищать тела, умные человеческие клетки этого неорганического существа.
Затем все спуталось. Земной шар потемнел и превратился в диск. Вечный небосвод был черен, и на этом широком экране я увидел, как тень от Земли — хотя источник света оставался невидимым — являет мне свою великую тайну: распускается на беспредельном горизонте кроваво-красным цветком.
Это был сон? И когда же он сбылся?
У меня уже нет никакого представления о времени. А вдруг я уже умер? Но когда?
Следовало бы все же установить дату. Ибо, как ни крути, смерть моя будет событием, событием историческим. Я — мост, мостик, связывающий два мира, хрупкий и едва различимый дефис между двумя человечествами, последний из ископаемых людей, или, точнее, просто последний человек. Ибо эти, остальные, Илен с ее гаремом, они уже не люди. И их потомки будут не людьми, а какими-то другими существами. Столь отличными от нас! Когда я исчезну, людей не станет. Я — финал. Финальная точка. Точка (с красной строки).
Как подумаешь, что столько поколений страдало и мучилось, чтобы все закончилось вот так. Прекрасное заключение, вполне достойное введения. Последняя веха планетарной катастрофы: бесполезная, тусклая и незаметная смерть какого-то заурядного типа, выброшенного крушением на задворки четвертичной эры! Конец человечества, конец Жерара Дюморье. Красивая эсхатология!
Мой преподаватель греческого, помню, очень любил это слово: «эсхатология»[50]. Когда он его произносил, то просто исходил слюной. Эсхатология! Я даже не подозревал, что судьба уготовила мне жить в ней, в этой поэме последних дел, мне, мне, Жерару Дюморье.
А я — все еще я? Я — все еще Жерар Дюморье? Что означает этот набор слогов? Больше ничего. Совсем ничего. Я — уже не я; я — символ и предел человечества, финальный, последний человек. Эсхатос. Я хочу, чтобы отныне — те минуты или эоны, что остаются мне для жизни, — это было моим именем.
49
Прославленное тело — в христианской терминологии тело воскрешенных праведников. Ср. «сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе» (1-е Послание к Коринфянам, 15: 42–43).
50
Эсхатология (