Им пришлось пройти до северной оконечности долины (вытянутой, как и остров, с севера на юг), чтобы найти источник. Ключ подпитывал крохотную лагуну, вода из которой при переполнении должна была утекать через какую-то подземную трещину, так как другого истока не наблюдалось. В воде плавало несколько волокнистых водорослей, а среди хаотических каменных россыпей, через которые ключевая вода текла маленьким бурным ручейком, старший помощник капитана Коустер обнаружил следы, о значении которых не приходилось сомневаться. Несколько обломанных палок, уже без веток и коры, что могло быть сделано только чьей-то рукой; грубо ошлифованные булыжники, своеобразные доисторические орудия и, наконец, — последнее и заключительное открытие — в грязи, окаймлявшей небольшую лужицу, след ступни.
Значит, на острове имелись жители. И действительно, очень скоро капитан их обнаружил. Починка жаровых труб парового котла заняла больше времени, чем он рассчитывал, и ему пришлось пробыть ровно девятнадцать дней на проклятом, как его прозвали матросы, острове. В контакт с аборигенами капитан вступил на девятый день.
Вступил так, что сначала в этом не было ничего драматичного. Жалкие существа, напуганные прибытием матросов, должно быть, забились в свои пещеры и просидели там всю первую неделю. Но голод и жажда заставили их оттуда выбраться. Непредусмотрительные, ленивые, они почти никогда не запасались продовольствием. Питались грызунами, которых могли поймать, ракушками, яйцами чаек, какими-то корнями. Насколько можно было судить, к этому сводились все средства пропитания на острове. Питьевую воду туземцы брали из источника, и поэтому им пришлось обнаружить себя. Посчитав, что носить бочки по неровному пути в несколько миль неудобно, Буваз решил разбить лагерь прямо у источника. В первую же ночь его внимание привлекли звук приближающихся шагов и плеск воды. Сначала он подумал, что это какой-то зверь, но увиденный им силуэт превосходил размерами все, что он встречал до этого. Из любопытства, а также в надежде раздобыть какую-нибудь дичь, чтобы разнообразить повседневный матросский рацион, он бесшумно выскользнул из палатки и при слабом свете луны заметил четвероногое существо небольшого роста, изрядно похожее на большую собаку, которое шумно хлебало воду из лагуны. Капитан схватил тяжелый деревянный брус для переноса бочек и, зайдя за спину зверя, оглушил его сильным ударом по голове. Или, точнее, наверняка оглушил бы, если бы тот в последний миг не отдернулся. Удар импровизированной дубины пришелся на спину, между лопатками; зверь вскрикнул от боли. Это был человеческий крик. На шум прибежали встревоженные матросы; они зажгли фонари и при дрожащем свете увидели лицо схваченной капитаном добычи, которую перенесли в палатку. Это оказался человек. Настоящее лицо, человечье, но только какое! Лицо уродливое, страшное, бесформенное, переходящее в большой зоб и искривленное гримасой; глаза выпученные, рот как корыто, растянутый постоянным тиком, слюнявый и кровянистый. Туземец все время дико выл, принимался лягаться и царапаться всякий раз, когда матросы ослабляли хватку. Его попытались удержать, но, едва ему позволили встать, он сбежал. «Это был какой-то карикатурный карлик, — рассказывал капитан, — и вроде бы неопасный. Сначала мы приняли его за исключение, за уродца, принадлежащего к племени в целом нормальных людей, но затем издали мы не раз замечали его сородичей и поняли, что они все такие». Некоторые матросы пробовали их призывать, приручать, предлагая им еду, но безуспешно. Однако накануне отплытия Коустеру удалось поймать одно существо, самку, слишком близко подошедшую к лагерю, который уже собирались оставить и который показался ей брошенным. Коустер ее подстерег и накрыл старой бочкой, из которой она тщетно пыталась вырваться. Когда на крики старшего помощника прибежала часть команды, дикарку, продолжающую вырываться, связали и отвели на корабль, но ничего добиться от нее не смогли: она отказывалась от пищи и умерла во время плавания. Капитан, уступая настойчивым просьбам экипажа, решил не оставлять труп на борту: его зашили в мешок с чугунной чушкой на дне и бросили в море.
Вот подробности рассказа, опубликованного в журнале «Ученый путешественник» и взволновавшего сообщество биологов и антропологов. Находились те, кто отмечал, что рассказ не подтверждается никакими материальными доказательствами и может запросто оказаться матросской байкой, обыкновенным розыгрышем. Нет никаких орудий труда, никаких предметов, изготовленных этими диковинными людьми, ни образцов их промыслов, ни образчика самогó биологического вида, поскольку единственная пойманная особь погибла и ее останки не позаботились сохранить. («Она чертовски смердела, пуще христианского мертвяка», — оправдывался капитан. Вот уж действительно научный довод!) Не было даже точных координат острова, которые капитан Буваз по странной оплошности забыл указать. При таких обстоятельствах стоило ли доверять этому рассказу? И даже просто считать его правдоподобным?