Меня трясло от отвращения. А профессор, к моему удивлению, улыбался.
— Быстро же вы падаете духом, мой друг, — сказал он. — Рассматривайте этот обычай кретинов как явление, которое следует изучать объективно. Еще одна заметка для вашего дневника, и все.
— Если так будет продолжаться, — скривившись, ответил я, — то вскоре у меня возникнет ощущение, будто я делаю заметки на туалетной бумаге… уже использованной.
Бабер пожал плечами.
— Даже не верится, что вы изучали медицину. Неужели вы все еще студент первого курса, который зажимает нос рядом с трупами? А бомбардировка пищеварительными отходами указывает нам, каким путем следовать. Теперь я знаю, как к ним подступиться.
— В самом деле? И как же?
— Воспользуемся их слабостью — одной из их слабостей: ненасытностью. Идем за продуктами: возьмем рыбу, мясо, остатки, все что угодно.
Я нехотя поплелся за ним. Когда мы вернулись с целым котлом мясных и рыбьих отходов, которые кок уже собирался выбросить в море, пещера и ее окрестности опустели. Кретины рассеялись. Но Бабера это не обескуражило. Он уселся на валун.
— Вернутся, — уверенно заявил он. — Они где-то здесь, смотрят на нас, наблюдают за нами, будьте уверены. Дадим им время, пусть привыкнут к нашему присутствию.
— А я тем временем пойду проветрюсь, — сердито произнес я. — Возле этой пещеры даже воздух провонял.
Профессор улыбнулся, но ничего не сказал. Когда я приблизительно через час вернулся, он был уже не один. Перед ним стоял унылый, то есть относительно смирный молодой идиот, который неимоверно грязными пальцами копался у себя в носу, уставившись на сидящего перед ним человека абсолютно пустым взглядом.
— Вот видите, — произнес Бабер, — один уже приручается.
— Приучается, или он просто еще больший кретин, чем остальные, поскольку лишен какой-либо реакции?
Не ответив, профессор взял кусок мяса и начал медленно подходить к кретину. Сначала тот дернулся бежать. Тогда Бабер остановился и ловко бросил кусок, который, задев живот кретина, упал к его ногам. Гном в испуге отскочил; затем его ноздри раздулись: он почувствовал запах мяса, которое было, кстати, с изрядным душком. Быстро подобрал его и принялся уминать. Жрать, лопать — слова в высшей степени элегантные для описания его манер и действий. Он брызгал слюной, рыгал, давился и глухо рычал, заглатывая слишком большие куски, которые срыгивал, чтобы затем прожевать. Профессор ликовал.
— Мы уже сделали большой шаг вперед, — чинно объявил он. — Сделаем и другие.
Он взял за хвост тухлую рыбину и медленно поднес ее своему неофиту. Тот, продолжая одной рукой и зубами терзать непокорный кусок мяса, который ему не удавалось заглотить, другой рукой молниеносно схватил протянутую рыбину и убежал с добычей. Он неловко карабкался по склону скалы, с трудом волоча свое брюхо-бурдюк; его узловатые колени, выпирающие на середине дряблых ног, казались кое-как завязанными салфетками, которые раскладывают на буфетной полке в маленьких ресторанах. Он по-крабьи семенил боком, падал, раздирал в кровь колени, но упрямо продвигался вверх, не помогая себе руками, которые судорожно сжимали два ценных куска пищи. Он уже приближался к черному провалу, входу в пещеру, когда из-за каменного выступа с любопытством выглянула чья-то большая всклоченная голова. Второй кретин, лежащий плашмя, выпучив глаза, увлеченно следил за своим сородичем. Едва почувствовав дошедший до него запах тухлой рыбы, он гортанно рыкнул и сорвался с места; буквально нырнул вниз головой, съехал на животе по склону и вмиг очутился рядом с первым кретином. Секунду спустя это были два грязных клубка, два мерзких, липких, слюнявых паука; они друг друга дергали, царапали, кусали, драли зубами, нещадно кровавили о камни, издавая глухой рев и короткие крики, рычание и харканье, в которых не было ничего человеческого.
К пущему смятению, вокруг пещеры то там, то здесь стали появляться другие любопытствующие, привлеченные шумом. Когда кретины поняли, что происходит, или почувствовали запах рыбы — так как применительно к ним говорить о понимании значило бы сделать им большой комплимент, — они беспорядочной толпой ринулись к двум сражающимся. Получилась общая потасовка, яростная и омерзительная. Однако она продолжалась бы недолго, если бы Бабер не подбросил над головами разъяренных участников все содержимое котла.
— Этого им хватит надолго, — сказал он мне. — А мы пока осмотрим пещеру. На сегодня этого достаточно.
Его прогноз оказался точным. Ослепленные непомерной жадностью, все или почти все кретины бешеной ордой бросились в бурное месиво, из которого выныривали стопы и кисти, руки и ноги, доносились хриплые крики и глухое рычанье; эпицентром были куски мяса и рыбы, уже перепачканные землей, неразличимые, а вскоре неухватываемые и несъедобные, поскольку они разрывались, раздирались и растирались об острые каменные сколы, щебень и коварный мох. Не обращая внимания на скотское побоище, мы вновь полезли по крутому склону ко входу в пещеру. Если снизу он казался расщелиной, то вблизи выглядел как вход в палатку: треугольный проем, полуприкрытый складкой нависшей горной породы. Точно огромное веко, полуопущенное на косой глаз, загадочный и дремный. У входа склон стал более пологий, но постоянно тусклый свет в этом туманном климате не пробивался дальше нескольких метров. Мы вдруг очутились в полумраке. Несмотря на отсутствие обитателей, их смрад, кретинский смрад, перебивал дыхание. Мы шагали по крошеву, по колотым ракушкам и обломкам костей, которые хрустели под ногами. А еще скользили по чему-то мягкому, мшистой плесени или липким испражнениям. Мне с трудом удавалось преодолевать свое отвращение. Дегенеративная популяция вызывала у меня постоянное, почти болезненное чувство гадливости, которое со временем только усиливалось. Профессор шел среди этой мерзости с совершенным хладнокровием. Он перешагнул через вонючий обглоданный скелет, останки неизвестно какого животного, дошел до задней стенки, ощупал ее, затем зажег зажигалку, чтобы осмотреть поверхность.