Он на какое-то время замолк, машинально скребя пол лезвием ножа. Я не прерывал его размышления, вполне соответствующие тому меланхоличному настроению, которое навевала туманно-депрессивная кретинодольская атмосфера. Взяв непроизвольно берцовую кость, валявшуюся на земле, я стал крутить ее в руках.
— А может быть, кретины, — произнес я, словно обращаясь к самому себе, — выродившиеся потомки того некогда высшего типа, которые постепенно окретинились под влиянием островного климата…
— Может быть, — ответил профессор.
— А возможно, и наши потомки обречены на вырождение в результате все более разрушительных войн или по совсем другой причине, а самой Земле уготовано носить на себе лишь хилое слюнявое человечество, неспособное создавать машины, строить башни, виадуки и шлюзы.
— Возможно, — откликнулся, как эхо, Бабер.
Тут я вскрикнул. Философствуя вслух, я не переставал крутить кость. В скупом свете, отражавшемся на сочащихся стенах, этот древний осколок вдруг принял кровавую окраску.
— Она же красная!
Бабер встал с колен, взял у меня кость, чтобы рассмотреть ее поближе.
— Действительно. Но это потому, что сверху нанесен слой краски. Вероятно, охры. Ничего особенного. Недалеко отсюда, в Патагонии, уже находили скелеты, окрашенные в красный цвет.
Профессор замолчал. Чтобы лучше рассмотреть кость, он переместился туда, где было больше света, к выходу из пещеры, и оказался возле темного угла, отделенного выступом, этаким каменным заслоном. Из-за этой перегородки раздался крик испуганного зверя, и в полумраке зашевелились какие-то тени. Я приблизился, потом отступил, не в состоянии выносить ужасный смрад. Запах страха, кретинского страха, который мне следовало бы научиться определять. Подошедший профессор подсветил закуток своей зажигалкой. При свете дрожащего огонька мы различили трех кретинов: двух — на вид довольно молодых, третьего — еще моложе, детеныша, или, правильнее сказать, звереныша; не знаю, как воспринимать этих существ — животными или людьми. Сбившись в кучу, они дрожали, жалобно поскуливали и пытались изо всех сил вжаться в стену. Нам они показались бестелесными, бесплотными, сирыми; предельная худоба их плеч и конечностей контрастировала с раздутыми, как у утопленников, животами. Утопленников кретины напоминали и своей серой кожей с белесым или зеленоватым оттенком, но глаза их, закатившиеся, с вытаращенными белками, были глазами затравленных зверей. Впервые я заметил, что их череп имеет особенную форму почти усеченного конуса, курьезно скошен и утяжелен на затылке костяным набалдашником. Волос почти не было; волосяная система у кретинов вообще как-то странно недоразвита: ни бород, ни волос; даже под мышками и вокруг гениталий волосков очень мало. Эти же кретины казались подростками, возможно, молодой парой, но сколь неверны, обманчивы подобные выражения! Не стоит искать даже отдаленное подобие идиллической пары, влюбленных пастухов и пастушек; не было ничего, что дышало бы грацией или прелестью. Гноящиеся глаза, слюнявый рот, сопливый нос, липкое унавоженное тело… Испытываемый ими гнетущий страх заставлял их гадить под себя прямо у нас на глазах; зловонные экскременты стекали по их ногам, скапливались у их ног и под их ногами, вокруг широких, как лопухи, стоп. Кретины закидывали голову назад в своей особенной кретинской манере: их ужасные лица виднелись в уходящей перспективе — с глазными белками, огромными хлюпающими ноздрями и разинутым ртом, где из черноватых десен криво торчали скверно посаженные обломанные, гнилые зубья, окружающие гипертрофированный язык, напоминающий кровавую бычью печень. Текущие по обеим сторонам от подбородка струйки слюны текли на отвислую кожу под изрытой морщинами шеей и на грудь, в надключичные впадины.
В очередной раз меня передернуло от отвращения. И тут Бабер сказал: «Смотрите, ребенок!»
«Ребенок»! Как он мог называть это «ребенком»?!
Однако ребенок этот, кажется, был не очень напуган. Он сидел неподвижно: взгляд пустой, один из кулаков целиком во рту — в печной топке, а широкие сплющенные стопы в родительских испражнениях. Полагаю, двое других были его родителями, но я в этом не уверен[53].
— Весьма любопытно, — произнес Бабер. — Жаль, что нельзя их увести с нами.
От возмущения я дернулся. Бабер улыбнулся.
— Нет, не беспокойтесь. Еще слишком рано. Мы пока недостаточно оснащены, чтобы их поселить у себя, кормить и изучать. Но это случится. Наша работа только начинается.