1 июля. — Меланхоличность Пентуха усиливается. Поскольку в последние дни чуть распогодилось и выдалось несколько сносных, хотя и очень туманных вечеров, я застал его у двери в наш барак: с выражением глубокой подавленности он слушал тот заунывный жабий крик, о котором я уже рассказывал и который, должно быть, служит кретинам — и кретинкам — любовным призывом. Туман был такой, что ничего не было видно дальше метра. Бесплодная земля острова источала пар, гнилой, тошнотворный, но при этом томящий, обволакивающий, навеивающий безволие, беспомощность, упадок всех сил. Снег, залежавшийся наверху в горных ложбинах, должно быть, медленно таял под дуновением более мягкого северного ветра с тихоокеанских архипелагов; вода долго сочилась, струилась через скалистые трещины, дабы капля за каплей падать кретинам на головы и отуплять их до полного экстаза. В общем, Пентух был печален, печален как поэт, печален смертельно. Если бы он мог, если бы он умел, то сочинил бы стихи, элегические стихи к простуженному хрипению гобоя, которое является брачным пением его племени. Он вещал бы, как другой поэт, о стенаниях рощ, где печальный
И поскольку возле него я сидел один, неподвижно, молчаливо и так же оцепенело, он заговорил, принялся говорить. Что именно он сказал? Возможно, я приписал ему свою собственную ностальгию, свое чувство горечи, которое переполняло меня в ту июльскую ночь, вдали от летних ночей моего парижского пригорода, террас кафе, толп, электрического света, деревенских праздников, танцевальных залов, танцев, всего того, что я не люблю или презираю, когда оно мне доступно, но чье отсутствие все же наводит на меня грусть.
Во всяком случае, его голос накладывался, словно вышивка, на монотонную мелодическую ткань его сородичей, и это было как Песнь Песней Кретинии, сладострастные вариации кретинодольского Ромео, разлученного со своей возлюбленной. Я взял на себя смелость сделать, наверное, очень неточную транскрипцию и решил зафиксировать ее письменно, в качестве курьезного примера. При всей ее неточности, она, возможно, прольет свет на кретинскую эстетику. Все это выдумать я никак не мог.
3 июля. — Очередные разговоры с Пентухом. Я не разделяю профессорского энтузиазма, но все же должен признать, что начинаю интересоваться этим бедолагой. И потом, здесь такая скука. И так мало развлечений.
Наверное, мне не удалось сдержать смех, который вызвала у меня песнь песней. А вдруг Пентух действительно делает успехи? Как может, старается бедняга. Он, похоже, разочарован и своей поэмой, и воспетой в ней красавицей. Прелести Кви — это имя упомянутой красотки — его уже не очаровывают. Значит ли это, что ее вытеснила какая-нибудь другая кретинодольская Венера? Вовсе нет. Верно следуя своей роли молодого романтического героя, Пентух грезит о невозможном. Он мечтает — это невероятно! — влюбиться в настоящую женщину. Как его угораздило придумать себе такой идеал? Я и сам озадачен. Здесь, кроме профессора, меня и двух матросов, он больше никого не видел. Без лести, но и без излишнего самоуничижения скажу, что мы созданы совсем не так, чтобы навеивать ему идеал женской красоты.
Однако сей идеальный образ в мозгу у Пентуха все же возник. Как он, черт побери, внедрился под размягченные кости этого конусообразного черепа?
Не знаю, но он внутри него и, похоже, закрепился там прочно. Вчера, пока беспрестанный однообразный дождик упорно окроплял настил наших бараков, мы молча созерцали прибой, окрашивающий рифы белой пеной, и безмерную рябь моря, которое — о, слепая вера невежд! — когда-то бороздили потрепанные каравеллы Фернандо де Магальянеса. Существовала ли в те времена Кретиния? И что бы случилось, если бы спутники Магеллана… Эти умствования прервало что-то вроде клохтанья, издаваемого моим гибридом. Так я теперь иногда называю Пентуха, ибо если он уже не совсем кретин, то еще и не совсем человек. Я научился распознавать это специфическое клохтанье, которое существует только в его собственном языке, но не в языке других кретинов, и означает одновременно робость и решимость; признак того, что он хочет задать мне вопрос, не решается его сформулировать, но долго бороться с искушением не будет. Вот и на этот раз борьба оказалась недолгой.