15 июля. — И вот Рехнух вернулся к нам. Но лучше от этого не стало. Вопреки нашим ожиданиям, Пентух и Рехнух не очень-то симпатизируют друг другу. Они на разных стадиях, они испытывают взаимные презрение и ревность. Пентух намного более развит, причем во всем; трансформация Рехнуха скорее поверхностная, и на самом деле, думаю, он сожалеет о пещере и кретинском сообществе, испытывает по нему ностальгию. Внешне он остался очень похожим на остальных, ест все так же жадно, несмотря на свои претензии на элегантность; ему случается забываться и лакать, а его главное развлечение — мастурбация, поскольку он не может участвовать в семейных радостях. Этому занятию он отдается часами. Никто и не думает ему в этом помешать. Зачем?
Самое досадное, с точки зрения Бабера, то, что таким образом мы замерли в одной точке. Дипломатические отношения между нами и кретинами, так сказать, разорваны. Мы отправляли к ним послов, миссионеров: наши послы высланы обратно, наши миссионеры потерпели неудачу. Посредников, тех, кто должен был служить нам посредниками, кретины, кажется, воспринимают еще хуже, чем нас самих. Надежда, которую питал профессор, а именно подвергнуть лечению все племя, вероятно, не сбудется.
16 июля. — Дождь, снег и град. Тающий снег забивается в расселины кретинодольских скал и исподволь просачивается сквозь своды пещер, где превращается в пар, благоприятный для наращивания красивых зобов.
17 июля. — Бабер предпринял очередную попытку восстановить культурный обмен с Кретинией.
Мы вышли на заре, чтобы захватить врасплох запотевших от сна идиотов с еще склеенными гноем глазами. Бабер полагает, что в таком состоянии они более управляемы. Я же в этом сомневаюсь. И действительно, если почти коматозное состояние, в котором они пребывают по утрам, позволило нам беспрепятственно приблизиться к ним, то затем нам пришлось выводить их из этого состояния, чтобы достичь — или попытаться достичь — своей цели. А это оказалось непросто.
Нас сопровождал один Пентух. Его вид теперь раздражает их меньше, чем вид Рехнуха. Вообще-то они уже совсем не распознают нашего полукретина. Совершенно перестали его идентифицировать как своего. А он, со своей стороны, идет к пещере красных костей с отвращением, превосходящим наше. Кретины ужасают его больше, чем нас, уже привыкающих к их нравам.
Ватный туман, который периодически рассеивался до полос дымки, которые оставляли на скалистых пролетах широкие вязкие следы, подобные слизистым потекам гигантских улиток.
Мы скользили, спотыкались, и в любой миг каждый из нас рисковал свалиться вниз. Пентух оказался не самым ловким, несмотря на кажущуюся устойчивость своих широких стоп.
Дальше двух шагов не было видно ничего. О приближении к пещере нам подсказало обоняние; пахнуло смесью сырой кретинской вони и гнилого душка от подмоченной дождем мертвечины, ароматом sui generis[63] Кретинбурга. И действительно, вскоре открылся и поглотил нас темный зев пещеры. Никто не вышел нам навстречу, никаких криков, никакой возни. Можно было бы подумать, будто они все умерли, если бы не храп, что свиным хрюканьем возносился в туманной тишине. Когда наши глаза немного привыкли к сумраку внутри пещеры, мы различили нескольких спящих кретинов. Скученные вперемешку тела, будто сдувшиеся тряпичные марионетки, небрежно и наспех вываленные из корзины заспанного старьевщика. Некоторые, как обычно, мариновались в своих испражнениях. На первый взгляд все это напоминало клубки клейких червей или личинок — застывшее кишение, испускающее храпенье, рыганье и зловонные газы. Бабер закусил губу.